"Волосы на голове зашевелились"
26 апреля 1986 года молодой оператор Чернобыльской атомной электростанции Алексей Бреус как обычно сел в служебный автобус, чтобы отправиться из Припяти на ЧАЭС, и вскоре с ужасом понял – происходит нечто экстренное. Он увидел разрушенное здание реактора, осознав, что произошла техногенная катастрофа немыслимых масштабов. Бреус гордился своей работой, но даже представить не мог, что один из чернобыльских реакторов однажды способен взорваться. Для многих его коллег это тоже стало полнейшим шоком.
В итоге Бреус оставался в самом радиоактивном месте Советского Союза вплоть до вечера, получив огромную дозу облучения. Позже специалисту вручили медаль "За трудовую доблесть", но здоровье ему уже никто не вернёт.
– Первая мысль была: "Этого не может быть!" – рассказал Metro Бреус. – Затем появилось недоумение: "Зачем нас сюда привезли?" Разрушения были настолько большими, что казалось, погибла вся смена. На проходной нас встретил охранник в прорезиненном военном костюме и противогазе. К тому времени ему было приказано никого не пропускать. Однако после долгих переговоров нас всё-таки впустили.
Старший инженер управления блоком, как звучала тогда должность Бреуса, получил таблетку йодистого калия, что защитило его щитовидную железу. За это он всю жизнь с благодарностью вспоминает прапорщика-блондина с поста охраны. Затем, уже в комнате службы радиационного контроля, Алексею выдали респиратор, который оберегал его лёгкие от радиационной пыли.
Вскоре он оказался на рабочем месте – пульте управления четвёртым блоком.
– Увы, от внешнего облучения защиты практически не было, – вспоминал Бреус. – Белый костюм оператора с чепчиком не был герметичным, а свинцовый нам не выдавали, в Чернобыле такие появились позже. У ликвидаторов, которые пришли уже после нас, рабочая смена из-за высокой радиации часто ограничивалась лишь несколькими минутами. Но 26 апреля атомщики работали полную смену – ну или пока могли стоять на ногах.
На пульте Алексею сообщили, что уровень радиации составляет 800 микрорентген в секунду. Он подсчитал, что это ровно в тысячу раз превышает допустимый уровень для работников АЭС.
– Официально в тот день я получил 120 бэр. По советским нормам атомщикам разрешалось получить 5 бэр в год. С другой стороны, абсолютно смертельная доза – 600 бэр. Обычно доза 100 бэр вызывает острую лучевую болезнь, но у меня такого диагноза нет (по крайней мере, официально).
Бреус не любит рассказывать, что делал в день катастрофы лично, ведь после взрыва реактора у всех атомщиков было много работы, которую никто другой сделать не мог. Но даже в столь невыносимых условиях работники ЧАЭС умудрялись работать единым коллективом.
– Перед операторами стояли разные задачи: обеспечивать водой пожарных и тушить огонь; находить и спасать пострадавших; предотвращать новые пожары, взрывы, обрушения, то есть исключать новые жертвы и выбросы радиации; выяснять, каково состояние блока и реактора для принятия адекватных решений; и, наконец, охлаждать реактор любой ценой.
Операторы бегали по всему блоку, где их ждало много препятствий: радиация, раскалённый пар, едкий дым и пыль, разорванные электропровода, свисающие бетонные плиты, которые могли в любой момент обрушиться.
– Несмотря на всё это, огонь везде был потушен. Были найдены и спасены все пострадавшие, кроме одного, Валерия Ходемчука – он по сей день остаётся где-то под чернобыльским "саркофагом". Ценой жизни атомщиков из зоны пожара было удалено около ста тонн масла и нейтрализовано большое количество водорода, который бы неизбежно взорвался, если бы его оставили на произвол судьбы. Были испробованы и все возможности подавать воду к реактору.
Главной задачей для Бреуса оставалось охлаждение реактора. С требованием добиться этого на ЧАЭС звонили крупные чиновники из Москвы.
– Честно говоря, после увиденного снаружи идея подавать воду к реактору мне показалась очень сомнительной. Но отказаться было трудно… У моего приятеля однажды тяжело заболел друг. Врачи сказали, что уже ничего нельзя сделать. Но и родственники, и друзья, не жалея сил, средств и здоровья, бросились искать способ спасти умирающего: они хватались за народные средства, старинные монашеские рецепты, искали экстрасенсов и целителей-священников. Они вроде бы всё понимали, но и знали, что надо использовать любой шанс, и отдавали себе отчёт, что никто другой, кроме них, этого не сделает. И совесть не позволяла им всё бросить и смириться с утратой. Мы, операторы, были в похожем психологическом состоянии.
После 10 часов утра запасы воды закончились, и подача воды в реактор прекратилась. Тогда атомщики начали заполнять специальные баки водой из речки, чтобы потом качать её к реактору (к слову, через 25 лет в Фукусиме была похожая ситуация – японцы пытались охлаждать реакторы морской водой). Чуть позже, благодаря разведке, проведённой операторами, вырисовалась картина: реактор разрушен, подача воды к нему бессмысленна.
– Пока мои коллеги заполняли речной водой баки, расположенные на улице под стенами разрушенного блока, я несколько раз в одиночку ходил на пульт 4-го реактора, чтобы контролировать этот процесс, отключать ненужное оборудование, делал некоторые переключения. К концу смены воды в баках было достаточно. Наконец, почти в 4 часа вечера, по команде сверху, я попытался включить последний уцелевший насос для подачи воды к реактору. К счастью, насос не включился. Это была последняя кнопка, нажатая операторами на 4-м блоке. На этом попытки атомщиков что-либо делать в разрушенном блоке прекратились.
Бреус признался, что пережил в день катастрофы целый спектр эмоций и ощущений.
– Увидев руины, впервые в жизни почувствовал, как волосы встают дыбом. А в самом начале смены, вернувшись из помещения, расположенного по соседству с реактором, был потрясен, насколько искажено восприятие времени: мне казалось, смена заканчивается, а на самом деле прошло около получаса. Затем наступило ощущение неуместной приподнятости, торжественности, какой-то заряженности и готовности на всё (называется радиационной эйфорией). Это сменилось тошнотой, которая прошла после приёма противорвотной таблетки из солдатской аптечки. К слову, таблетки не всем помогли. Во второй половине дня, когда я один приходил на пульт 4-го блока, становилось жутко от невероятной тишины, какой там никогда не бывало. А уже в душе заметил, что всё моё тело покрыто красивым бронзовым загаром, кроме лица и рук – они были красными. Загар сошёл через 3-4 дня...
Бреус никогда не забудет, что во время эвакуации из Припяти его ручные электронные часы показывали 73:94, поскольку радиация свела с ума всю электронику. А ещё то, что вскоре после аварии его заставили подписать бумаги о неразглашении.
Кто виноват – операторы или конструкторы?
– Не только у нас, но и во всем мире, у кого ни спроси, почему взорвался Чернобыль, почти все скажут, что операторы совершили серьёзные нарушения при управлении реактором, что и стало причиной взрыва. Именно такими были выводы первой советской комиссии, расследовавшей причины Чернобыля и доложившей об этом в августе 1986 года всему миру в Вене. Но до сих пор мало кто знает, что операторов просто сделали "крайними" ради сохранения имиджа советской науки, – заверил Бреус.
Как отметил Алексей, в 1991 году, ещё при Советском Союзе, другая правительственная комиссия провела новое расследование и сделала вывод, что главная причина взрыва – изъяны в конструкции реактора, а так называемые ошибки персонала были или надуманы первой комиссией, или же, из-за расхождений в инструкциях для операторов, невозможно сказать, были действия операторов правильными или неправильными. В любом случае, как заключила комиссия, ошибки операторов не были причиной аварии и её катастрофического развития. Такие же выводы позже были неоднократно сделаны международными комиссиями, работавшими в составе Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ).
Бреус добавил, что дал подписку о неразглашении сведений о Чернобыле по требованию КГБ.
– Мне запрещалось говорить о том, что я видел, слышал, делал и даже чувствовал в Чернобыле, об уровнях радиации, характере разрушений и т.п. А первым пунктом в длинном перечне был запрет говорить "об истинных причинах аварии на ЧАЭС". Я так понимаю, что главное, о чём я должен был молчать – это о том, что реактор взорвался из-за красной кнопки, нажатой перед взрывом. Оператор имел право нажать эту кнопку и должен был это сделать. Это как стоп-кран, который обязан остановить поезд в случае необходимости. Нажатие кнопки должно было безопасно и надёжно остановить реактор, но из-за ошибок в проекте реактора произошёл взрыв. Можно привести сравнение с такой ситуацией: водитель за рулём нажимает на тормоз, но, оказывается, что из-за недочетов в конструкции автомобиля нажатие тормоза в некоторых случаях даёт искру в бензобак. Очевидно, что это неизбежно приводит к взрыву.
Бреус подчеркнул, что наличие существенных изъянов в конструкции реактора признают и конструкторы, и операторы. Но когда речь идёт о том, кто виноват в катастрофе, мнения расходятся. Операторы считают, что конструкторы подсунули им реактор без тормозов, а конструкторы говорят, что именно операторы своими действиями довели реактор до такого состояния, когда его проектные недостатки вылезли боком.
– Хоть я и работал оператором, по образованию я – конструктор ядерной техники, и моими преподавателями в МГТУ им. Баумана были учёные и конструкторы, создававшие чернобыльские реакторы. Я понимаю и операторов, и конструкторов. Работая более 20 лет в журналистике, я имел возможность посмотреть на проблему со стороны, и ещё больше склоняюсь на сторону операторов. Хотя бы потому, что согласно результатам многих исследований, чернобыльские реакторы могли взорваться даже в ситуациях, когда ни один пункт инструкций не нарушен операторами. Вообще-то, невиновность персонала ЧАЭС можно доказать за полминуты, даже не вникая в конструкцию реактора и его характеристики. Смотрите сами: летом 1986-го было закончено официальное расследование, которое причиной катастрофы признало ошибки персонала; сразу после этого от многих специалистов потребовали подписать обязательство о неразглашении сведений, "раскрывающих истинные причины" аварии на ЧАЭС. Подписи собирали долго, по крайней мере, ещё несколько месяцев после доклада СССР в МАГАТЭ. Это однозначно свидетельствует о том, что причины, указанные официальной комиссией (т.е. ошибки персонала), не являются истинными! А проще говоря, выводы правительственной комиссии 1986 года являются ложными или, правильнее сказать, лживыми.
По словам Алексея, те "чудовищные недочёты" в проекте реактора, которые стали причиной катастрофы, просто скрывали от операторов, хотя проектанты о них знали и даже работали над исправлением ошибок.
– Но не успели! Только после аварии все такие реакторы были остановлены для "модернизации", а проще говоря, для устранения недостатков, которые привели к взрыву. В 1987 году после проверки обновлённых реакторов был составлен отчёт, в котором было отмечено, что по некоторым характеристикам реакторы после модернизации стали даже хуже, чем были до аварии, и в некоторых ситуациях могут выходить из-под контроля. Отчёт сразу же был засекречен. И это через год после Чернобыля!
Примечание: интервью было взято весной 2016 года.