Мартин Скорсезе: "Я часто задавался вопросом, каково это – быть колонизированным?"

В Сети вышел новый фильм Мартина Скорсезе "Убийцы цветочной луны" с Леонардо ДиКаприо и Робертом Де Ниро в главных ролях. Metro поговорило с режиссёром о том, как создавался этот эпический криминальный вестерн
Мартин Скорсезе: "Я часто задавался вопросом, каково это – быть колонизированным?"
Frazer Harrison / Getty Images
Мартин Скорсезе.

Новый фильм режиссёра Мартина Скорсезе основан на книге Дэвида Гранна 2017 года и рассказывает реальную историю об убийствах, совершённых на землях индейцев осейджей в Оклахоме в 1920-х годах. Открытые там месторождения нефти обогатили местных жителей – индейцев, но позже они начали погибать от рук неизвестных убийц. ФБР отправляет в Осейдж агентов под прикрытием, чтобы раскрыть преступления. Прежде чем работать над  фильмом, Скорсезе решил изменить сценарий, который, на его взгляд, слишком сильно был ориентирован на тему расовых конфликтов. После правок режиссёра сюжет исторической драмы по-прежнему остался сосредоточен на белом человеке Эрнесте Буркхарте, которого играет Леонардо ДиКаприо. Но одной из центральных линий повествования стала история любовных отношений между Эрнестом и индианкой Молли Кайл, которую играет Лили Гладстон. 

Вы известный охотник за человеческими историями. Считаете ли вы, что благодаря вашим фильмам кто-то может быть услышан?  

– Именно истории других людей вдохновляют меня на создание моих фильмов. Каждая из них переносит меня в совершенно новый мир. Как кинорежиссёр, я считаю себя учителем, который через кино предлагает людям возможный диалог. 

Что побудило вас снять этот фильм?  

– Когда я прочитал книгу, мне захотелось рассказать о реальном положении коренных американцев. Мне хотелось выразить своё уважение к этой культуре. Мой главный вопрос к сценарию заключался в следующем: насколько достоверно мы можем представить эту историю? Я решил рассказать её через культуру осейджей, включив в неё такие элементы, как ритуалы и духовные практики, основанные на мистическом реализме: когда сон реален. Я хотел показать контраст между культурой осейджей и белым европейским миром.   

Кино – это окно в другие культуры?  

– Это как раз то, что случилось со мной. Кино открыло для меня дверь в другие культуры. Мне всегда было интересно, что думают другие люди. И я часто задавался вопросом, каково это было – быть колонизированным? История осейджей должна была представить обобщённый образ почти всех коренных народов мира, которые чувствовали себя угнетёнными доминирующими цивилизациями других культур. Тех, кто был колонизирован или даже полностью стёрт с лица земли.  

Что вы делали для того, чтобы максимально точно показать жизнь осейджской общины?

– Для начала я сказал: "Если вы хотите, чтобы я занимался чем-то, что связано с коренными народами и коренными американцами, это должно быть сделано с чувством глубокого уважения к ним". Я хотел показать отличие этого мира от белого европейского. В конечном итоге получилось так, что мы имели дело со сценарием, основанным на блестящем произведении Дэвида Гранна.

Вы сместили акцент в сценарии в сторону истории любви? 

– Да. Надо помнить, что Эрнест любил Молли, а Молли любила Эрнеста. Это история любви. И в конечном итоге сценарий изменился именно в эту сторону. Но это также история про грех бездействия, молчаливого соучастия в определённых ситуациях. 

Вы хотели рассказать историю, одновременно исторически точную и эмоционально резонансную?  

– Да, это было рассказано предельно достоверно. Я бы даже сказал – документально. Если у вас должен быть ритуал, то вы снимаете ритуал таким, каким он должен быть. Мы получили большую поддержку со стороны властей осейджей, экспертов, которые давали нам указания о том, как действовать в этих вопросах. Мы изучали, как проводились свадьбы и похороны, как выбирали имена новорождённым и так далее. В некоторых случаях было пространство для манёвров, потому что, честно говоря, я думаю, что последние два поколения осейджей забыли эти традиции или вовсе их никогда не знали, потому что им пришлось стать вроде как белыми европейцами. Им пришлось стать христианами, католиками, кем угодно. И о своих корнях они забыли. Фактически мы наблюдали новый всплеск изучения языка. На съёмочной площадке у нас были преподаватели, которые обучали языку и Лили Гладстон, и Лео тоже, и Де Ниро, который действительно влюбился в этот язык и захотел сыграть больше сцен в Осейдже. 

Ваши фильмы уже давно критикуют за обилие в них сцен насилия. Изменилось ли ваше отношение к изображению насилия? 

– Мне задают этот вопрос с 1972 года. Насилие не исчезнет, ​​если на него не смотреть, если спрятать его под ковёр. Если будешь так жить, то очень удивишься, не дай бог, если однажды с ним столкнёшься. Вы должны знать, на что способен человек. Насилие – это часть человеческой природы. Отрицание или избегание факта его существования только усугубляет ситуацию. 

Вы верите, что у кино есть будущее? 

– Мне некоторую надежду на то, что появится другое кино, дало то, что "Барби" и "Оппенгеймер" с таким триумфом выступили этим летом в прокате. Оба фильма предлагают нечто иное, чем то, что происходило за последние 20 лет помимо огромной работы, проделанной в независимом кино. Меня всегда беспокоит, что независимые фильмы относят к категории "инди". Фильмы, которые смотрит только определённый круг людей.