Сто лет расставания
Две предыдущие экспозиции Васильева в Музее Востока были посвящены вееру (как культурному феномену) и жизни русской эмиграции в Китае. Нынешняя – русским эмигрантам в Стамбуле 1920-х. Затевалась она год назад – к столетию исхода Белой армии из Крыма, но была заторможена пандемией.
Как и, пожалуй, все проекты Васильева, "Русский Константинополь" выходит за границы темы. Яркое и изящное повествование о материальной культуре русской диаспоры 1920-х неизбежно отсылает к “константинопольском мифу” русской общественной мысли – точнее, к истории о том, как старинная геополитическая мечта, выраженная Достоевским в максиме “Константинополь должен быть наш” получила, пусть и очень условно, короткое и парадоксальное удовлетворение.
Энергия отчаяния
Около 160 русских тысяч беженцев, приплывших из Одессы, Ялты, Батума в 1919–1920 гг., принесли на подошвах сапог не только родину, но и нравы, стили, манеры. И ещё – ту энергию чёрного отчаяния, из которой в “проклятом городе, переполненном оборванными русскими” (как писал секретарь Бунина Андрей Седых), выросли увеселительный бизнес, модные заведения и новый вкус к жизни. Константинополь был первым, черновым вдохом культуры “русского зарубежья”, расцветшей уже в Европе. В начале 20-х Бунин с женой живут в бывшем лепрозории, а Вертинский – в самом фешенебельном отеле, дают концерты Иза Кремер и Юрий Морфесси, русские актрисы открывают балетные и театральные школы, а почтенные эффенди теряют головы, семьи и состояния от одного только вида русских блондинок... Уже через два года Константинополь перестанет быть нашим – русские, лишившись благоволения правительства, начнут уезжать.
Укрываясь ротондой
Всего представлено около 200 экспонатов той эпохи. Большая их часть – из личной коллекции Васильева, остальное – из коллекции Музея Востока и Музея Русского зарубежья: мебель, ковры, посуда, книги, сумочки, картины, плакаты, афиши. Более всего впечатляют, как и положено, костюмы – от турецких и сирийских ротонд, концентрированного образа старой восточной роскоши: тяжёлое златосеребряное шитьё, каменья, сдержанные цвета – и до полупрозрачных (почти порнографических для ближневосточной культуры той эпохи) платьев в стиле “египтомания” и длинных купальников. (Мода на морские купания и пляжный отдых была заведена, разумеется, русскими.)
От большой любви – к большой истории
Есть вещи, за которыми – вход в большую историю XX века. Например, белый летний китель барона Фёдора Гойнингена-Гюне. Барон, служивший переводчиком в британской миссии в Екатеринодаре и Таганроге, через двадцать лет в Америке стал одним из главных в мире фэшн-фотографов, гением гламурной фотографии.
Или сценический русский сарафан с кокошником танцовщицы Ольги Смирновой – первой, рано скончавшейся супруги известного парижского танцора Николая Триполитова. Со второй его женой, балериной Ксенией Триполитовой (умерла в прошлом году в возрасте 104 лет), Александр Васильев был дружен.
"Русский Константинополь" – высказывание не только о русской культурной экспансии, но и просто о большой любви к городу. Васильева связывают со Стамбулом годы преподавания, около двух десятков театральных постановок, национальное признание. Проведённая им энергичная экскурсия на открытии выставки подтвердила давнее подозрение: Васильев – не только яркий исследователь, но прежде всего культуртрегер, энтузиаст культурного просветительства. (Досадно, конечно, что широкая российская публика знает его по преимуществу как шоумена.) Конечно, надо идти и учиться: смотреть, слушать, чувствовать. Пусть не нужен нам берег турецкий, но сны о небесном Константинополе, похоже, не скоро оставят нас.