Дни иранского кино в Москве решили закрыть по-праздничному: последним фильмом показов стала "Романтическая история Эмада и Тубы" – картина во всех смыслах сказочная.
"Когда судьбе было угодно впервые свести их вместе, Эмад и Туба знали, что любовь – это навык и искусство, а не увлечённость, красота или ощущение беспокойства", – сразу предупреждает нас закадровый рассказчик.
Правда, если понимать под навыком сумму неких усилий, об этом речи в картине нет – всё у главных героев происходит как в сказке и будто в шутку. Встретив друг друга в детстве на пляже и тут же про это забыв, по-настоящему они знакомятся после того, как Эмад подавился орехом на спектакле Тубы, сорвав своим комичным кашлем представление и переполошив весь зал.
В таком полушутливом духе эта история и развивается: героев сводит и оставляет навсегда вместе добрый юмор, который самоирония спасает от окончательного скатывания в детскую наивность. Вот Эмад приходит домой расстроенный и жалуется, что Минкульт отклонил его сценарий, потому что он противоречит шариату. "Не забывай, что мы живём в Иране", – подмигивает Туба – и зал смеётся.
На искусство (которое, как было сказано выше, и есть любовь) в картине намекают профессии главных героев (Эмад – кинорежиссёр, Туба – театральная актриса), а ещё работа художников и оператора. Не исключено, что первые же кадры с расписными тарелками и красиво уложенной едой задуманы как визуальный крючок, на который попадается не только голодный зритель, – красные помидоры, зелёная мята и жёлтый кускус сразу цепляют внимание и задают цветовую повестку для всей картины.
Всё решено в чистых прямых цветах, как у Жан-Пьера Жене и Педро Альмодовара – от первого у режиссёра картины Каве Сабаг-Заде явная любовь к красному и зелёному, которые он с большим пониманием дела пристраивает практически везде – от одежды до обстановки. Можно ли в реальной жизни постоянно ходить в красных носках, жить в доме с красными стенами, ездить на помидорно-красном "фольксвагене-жуке" и не сойти с ума – большой вопрос, но в фильме это показано так, что сомнений нет: можно.
Закадровый рассказчик ведёт зрителя от главы к главе, перелистывая страницы с названиями: "Влюблённость", "Взаимопонимание", "Свадьба", "Дурацкие проблемы", "Гнев и обида". Уверенность, что ты уже видел это не один раз, укрепляют цитаты из Вуди Аллена, кадры из "Римских каникул" и даже "Неба над Берлином" Вима Вендерса, когда у героев зачем-то появляются дурацкие и довольно неумело пририсованные крылья.
Однако весь этот суповой набор ученика киношколы в конце концов прощаешь за то, во что по большей части перестали верить в западном кино: за абсолютную уверенность в безусловную любовь между мужчиной и женщиной. "Гнев – это доверие: человек рассчитывает на то, что его боль поймут. Это одно из самых удивительных проявлений любви. Тот, кто гневается, хочет сказать: я хочу увидеть в тебе маму и папу, которые угадывали мои потребности", – слушая подобные сентенции закадрового рассказчика, поневоле задумаешься, какие, однако, глубины психоанализа открывает простое следование законам шариата.