Вторым фильмом в программе Дней иранского кино в Москве стал "Виллы", или "Дачники", как он был обозначен в титрах. Картина рассказывает об Ирано-иракской, или Первой, войне в Персидском заливе в 1980–1988 годах. В центре повествования – семьи иранских военных, живущие за линией фронта. Они и есть "дачники" или, скорее, "дачницы" – молодые и пожилые женщины с детьми, собравшиеся в одну коммуну.
Представляя фильм перед показом, режиссёр Менир Кеди рассказала, что пыталась в картине показать другую сторону военного конфликта, о которой обычно мало говорят. "Я хочу посвятить этот фильм всем сидящим в зале российским женщинам", – добавила она. После такого заявления волей-неволей градус интереса к просмотру повышается.
Сторона конфликта, действительно, показана другая, причём в полном смысле: тут не просто женщины, но принципиально иные, если смотреть на них из привычного мира победившего феминизма с гуляющими туда-сюда границами женского и мужского. День за днём героини картины погружены в домашние хлопоты: готовят еду, стирают, возятся с детьми и встречают приезжающих по очереди на короткий отдых с фронта мужей. В принципе, если бы показывали только перечисленное, этого бы вполне хватило для залипания у экрана – уж слишком богат здесь бытовой колорит.
Вот дамы дружно, стар и млад, сидят рядами на полу и колют маленькими топориками сахарные головы на аккуратные кусочки, вот режут и раздают арбуз, вот ловят забравшегося в дом шального скорпиона, вот стирают бельё, хором распевая молитвы, а вот по очереди, как какие-то птицы, выплывают в чадрах на крыльцо, завидев на пыльной дороге машину. Все радости и несчастья они буквально разделяют на всех, как тот самый арбуз: если машина привозит письмо с горькой вестью для кого-то, то плачут все, причём весьма убедительно. И ловишь себя на мысли, что степень такого душевного единения можно было встретить разве что в реальных и экранных эпизодах лет процветающего социализма.
В эту колоритную повседневность в той же тональности вписан военный элемент. Вот "дачницы" сидят на крыльце и болтают, не обращая никакого внимания на освещающие ночное небо тепловые ловушки и треск дальней стрельбы, а вот, поднимая пыль краями одежд, несутся в бомбоубежище. "Бомбёжки, шрапнель – какая разница, если детей могут до смерти покусать комары?" – задаётся риторическим вопросом одна из бабушек.
Но вскоре этот военный элемент из ординарной подробности ежедневной жизни превращается в драматический, когда главная героиня в исполнении красавицы, иранской кинозвезды Танназ Табатабаэй бежит в морг искать мужа и находит там свою свекровь. Сидящая возле тела незнакомого молодого солдата пожилая дама потерянно смотрит в пространство. "Он ровесник моего сына и всё говорил, чтобы я его простила. Я его простила, он умер у меня на руках", – из её и зрительских глаз катятся слёзы, и две женщины бредут домой, поднимая краями чёрной чадры жёлтую пыль. А через несколько дней получившая похоронку одна из героинь кается, что всегда радовалась, когда их получали другие, а не она.
Как и во всех традиционалистских обществах, жизнь женщин в картине сосредоточена вокруг мужчин, даже в их красноречивое отсутствие. Поэтому не сразу вспоминаешь, что фильм вообще-то снят тоже женщиной и это не единственная такая картина в программе Дней иранского кино. Ещё больше развенчивает стереотипное представление о застрявших в домашнем кругу исламских дамах рассказ самого режиссёра о том, как она 10 лет искала поддержки для съёмок, снимала в изнуряющую жару +57°C, а актёрами у неё были женщины и дети в возрасте от 70 лет до 6 месяцев.
– Я никогда не собиралась снимать фильмы о войне, но меня так поразила одна история, которая есть в этой картине, что я сделала всё для того, чтобы фильм появился, хотя при воспоминаниях о том, чего мне это стоило, меня до сих пор трясёт, – призналась режиссёр Менир Кеди. – Зарабатывать деньги и репутацию на фильмах о войне я не хочу, разве что меня опять удивит какая-то аналогичная сильная история.