Балет в США появился благодаря уроженцу Российской империи, коренному петербуржцу Георгию Баланчивадзе. В конце 1923 года он, молодой артист Мариинского театра, поехал на гастроли в Германию. Он просрочил визу и получил от коменданта театра телеграмму: "Немедленно возвращайтесь домой, иначе ваши дела будут плохи". Георгий испугался и не вернулся. Знаменитый импресарио Сергей Дягилев пригласил его в свой "Русский балет", для которого молодой хореограф поставил с 1924 по 1929 год девять спектаклей. Дягилев придумал молодому петербуржцу понятный уху западного зрителя вариант его имени – Джордж Баланчин. Именно с ним он и остался в истории искусства.
– В мире хореографии немного балетмейстеров, которые немножко сдвинули вектор развития классического танца, – рассказал Metro народный артист России и ректор Академии Русского балета им. А. Я. Вагановой Николай Цискаридзе. – После потрясающей эпохи классического балета Мариуса Петипа было три реформатора, и все они были русскими. Это Михаил Фокин, Фёдор Лопухов и Джордж Баланчин: первые два чуть подвинули вектор развития танца, а Джордж Баланчин создал целое направление неоклассики. Конечно, он опирался на достижения предшественников – "Шопениану" Фокина и эксперименты Фёдора Лопухова. Но наивысшей точки неоклассика достигла именно в творчестве Баланчина. И по сей день все балетмейстеры мира так или иначе подражают Джорджу Баланчину и идут по тому пути, который показал именно он.
В Америку Баланчин попал благодаря импресарио Линкольну Кирстейну, которому пришла в голову идея создать в США балет. Его выбор пал на Баланчина, который согласился принять его предложение только в обмен на возможность основать балетную школу. В принципе, на тот момент другого выбора у Георгия не было – больше нигде ему работу не предлагали. "Жизнь в Америке, думал я, будет весёлая. Так оно и оказалось", – рассказывал Баланчин в одном из своих интервью. Его первой постановкой в США в 1934 году стала "Серенада" на музыку Петра Ильича Чайковского – так родился New York City Ballet. А его самого прозвали на долгие годы "мистером Би".
Главный хореограф ХХ века
"Баланчин – абсолютно великий хореограф, главный хореограф ХХ века, – уверенно говорит известный балетный критик Павел Гершензон. – Главное достижение Баланчина за всю 400-летнюю историю балета – модернизация женского пуантного танца". В театре Баланчина, как писал ещё один знаток его творчества Вадим Гаевский, "нас подхватывает и несёт поток художественных – и только художественных – эмоций".
Когда впервые смотришь любой из балетов Баланчина, то даже не особенно искушённый в хореографической технике зритель поражается сочетанию вполне вроде бы классических привычных па и не совсем ожидаемого для них рисунка танца. И в этом главное новаторство Джорджа Баланчина как хореографа: он сделал классический балет вечно молодым, классику превратил в неоклассику, показав, что в старых пуантах Петипа, в которых он вырос, можно выполнять самые дерзкие движения. "Он перенёс в эру межпланетных путешествий аромат куртуазных танцев, украшавших своими гирляндами дворы Людовика XIV и Николая II", – так писал о Баланчине французский хореограф Морис Бежар.
Это сравнение может показаться затёртым, но Джордж Баланчин принёс в Америку, как Прометей, огонь русской классической культуры и сделал невозможное: русский балет – американским. На это высокопарное сравнение у него было куда больше прав, чем у кого бы то ни было: коренной петербуржец, он вырос среди людей, которые были лично знакомы с Петром Ильичом Чайковским, а следы Мариуса Петипа ещё не остыли в коридорах Мариинского театра, на сцене которого юный Георгий Баланчивадзе впервые выступил в балете "Спящая красавица".
"Мира, в котором жил Чайковский, больше не существует, – рассказывал Баланчин в интервью американскому музыковеду Соломону Волкову. – Я ещё не очень пожилой человек, но всё-таки я помню этот навсегда ушедший мир. Мне повезло, я родился ещё в том Петербурге, по которому Чайковский ходил. Моими учителями были люди, которые знали Чайковского, разговаривали с ним, пили с ним хорошее вино и хороший коньяк, до которого Чайковский был большой охотник: художник Александр Бенуа, князь Аргутинский. Дягилев был знаком с Чайковским. Он состоял с ним в каком-то очень отдалённом родстве, а потому любил называть Чайковского "дядя Петя"... Мариуса Петипа я уже не застал. Когда я пошёл учиться (в балет. – Прим. ред.), он уже умер, но умер совсем недавно. Все его ещё помнили, рассказывали о нём много историй".
Чайковский был любимым композитором Баланчина, и о нём он согласился наговорить Соломону Волкову целую книгу интервью "Страсти по Чайковскому", название которой отсылает к "Страстям по Матфею" Баха. У Баланчина и Чайковского было много общего в характере: глубокая религиозность, трудоголизм и, что немаловажно, петербургское происхождение. "По крови я грузин, по культуре русский, по национальности петербуржец" – это самоопределение Баланчина широко известно.
"Видеть музыку, слышать танец"
Выросший в семье ученика Римского-Корсакова – композитора Мелитона Баланчивадзе, который считается зачинателем грузинской оперы и романса, Джордж Баланчин понимал музыку Чайковского как музыкант. И себя он считал прежде всего музыкантом и только потом – хореографом. Отсюда его известное кредо: "Видеть музыку, слышать танец". Он сам работал над партитурой, тесно сотрудничал с композиторами, продумывал музыку, дирижировал и её исполнял. "Когда я смотрю на постановки Баланчина, мне кажется, что ноты выскочили из партитуры и начали танцевать", – рассказывала в одном из интервью балерина Нина Ананиашвили. И как человек, который умел слышать танец, Баланчин сделал в нём абсолютно новаторское: до него балетное движение состояло из трёх тактов, а он поместил его в один.
– Баланчин – один из самых гениальных балетмейстеров ХХ века, одна из главных фигур в истории мировой хореографии, – говорит Metro Николай Цискаридзе. – Я очень горжусь тем, что он грузин и что внёс такой гигантский вклад в профессию хореографа.
Впервые после эмиграции Джордж Баланчин приехал в Советский Союз в 1962 году: он встретился со своим братом, известным советским композитором Андреем Баланчивадзе и отправился в Грузию, где посетил могилу отца и православные церкви. Балетмейстер был очень верующим, в США всегда поселялся недалеко от православного храма и соблюдал все большие церковные праздники. Очень любил готовить, сам красил яйца на Пасху и приучил к порядку её празднования своих бывших жён и труппу. В его шкафу в Америке висел грузинский шерстяной кафтан чоха, в котором он всегда ходил на встречи русских и грузинских эмигрантов. По приезде в Грузию он попросил показать приёмы танца хоруми и записал вместе с ассистенткой его элементы.
– Джордж Баланчин привнёс в классический балет очень много элементов из грузинского народного танца, – рассказывает Metro Николай Цискаридзе. – Многие пишут трактаты о том, как он изобрёл новые движения, а на самом деле они из народного танца. Мало кто это понимает, потому что мало кто изучал этот вопрос.
"Бог ветра"
Во второй раз Баланчин приехал в СССР вместе с New York City Ballet в 1972 году. Ставить его балеты в СССР начали во второй половине 1980-х годов, сначала в Тбилисском театре, потом в Ленинграде, Москве, Киеве, Перми. За свою карьеру Джордж Баланчин поставил 425 балетов.
– Я танцевал в балетах Баланчина, к сожалению, не так много, потому что его спектакли в России шли не так часто, а сейчас их и вовсе нет, – рассказывает Николай Цискаридзе. – Но мне очень приятно, что мне довелось выступать в его балете "Симфония до мажор" – это один из тех замечательных спектаклей, за которые я получил одну из "Золотых масок". Я даже получил факс от президента Фонда Баланчина с большим одобрением и благодарностью за то, что я это танцевал. И когда Большой театр показывал "Симфонию до мажор" более двадцати лет назад в Нью-Йорке, в газете написали, что моё исполнение с Марией Александровой было самым блистательным, а меня назвали "богом ветра". С большой любовью и трепетом я танцевал в спектакле "Драгоценности" – и "Рубины", и "Бриллианты" и тоже получал колоссальное удовольствие.
Баланчин уходил из жизни со странной болезнью: он перестал понимать и говорить по-английски, на котором общался большую часть своей жизни, и, лёжа в больнице, не понимал никакого языка, кроме русского. "Он ведь был русским", – говорила бывшая ассистентка Баланчина Барбара Хорган.
– А уже в самом конце, перед смертью, он говорил на совсем не понятном никому языке: это были грузинские слова, которые он помнил из детства, – рассказывает Николай Цискаридзе.