На российском экране нацменьшинства обычно появляются в комедиях, где национальность служит поводом для шутки. Вы выбрали комедийный формат, чтобы было проще заинтересовать продюсеров?
Фото предоставлено героем материала
Режиссёр Амет Пики.
Комедийный формат есть в каждом моём фильме. Комедия, наоборот, усложняет поиск средств для фильма. Героический эпос и мелодрама – вот самые востребованные форматы во всех культурах. Забавно, что вы увидели в фильме комедию про национальность, в то время как я делал комедию про столкновение патриархальной и мегаполисной культур. Но каждый зритель видит во всём то, что его волнует, и это неизбежно.
Как вы считаете, образы героев в вашем фильме “Танцы на высоте” помогут преодолению сложившихся этнических стереотипов о жителях Кавказа?
Хохот и рыдание – только они освобождают от схем в голове.
Почему ваши персонажи разговаривают между собой не на родном языке, а по-русски, но с сильным акцентом? Например, в “Мимино” в сценах в родном ауле герой Вахтанга Кикабидзе общается с односельчанами на родном грузинском, а “поверху” звучит перевод. Разве это не было бы естественнее?
Согласен, так естественней – поэтому у нас тоже баварский горец говорит по-немецки, а грампианский горец говорит по-английски. Мы решили: пусть в фильме будет как в жизни – и осетин, и грузинка, и дагестанец, и русский, и азербайджанец, и армянин, всё перемешано, как везде на юге, и в Москве, кстати, тоже. Это не только про персонажей, но и про актёров – Джавахишвили объясняется с грузинским акцентом, Бесо с осетинским, Владимир Долинский с русским, Юсуп Омаров – с аварским. Старшая московская норма, которая встречалась ещё лет тридцать назад, к сожалению, в Москве уже исчезла – теперь Интернет на глазах становится плавильным котлом языковой нормы.
Главный герой фильма, Тофик, отличается от остальных мужчин в ауле. Они обвиняют его в “немужественности”, потому что он не любит футбол, не хочет драться, да ещё и танцует “немужской” танец тверк. В нём нет агрессии. Вы хотели внести свой вклад в актуальную тему токсичной маскулинности, или у вас была другая идея?
Тофик – агрессивен. Он дерётся с односельчанами, вызывает на драку соперника в Москве, защищает свою сестрёнку. Тофик стесняется своего равнодушия к футболу, смертельно стесняется того, что станцевал неправильные движения. Он прилежно старается соответствовать патриархальным нормам поведения. Лишь под конец фильма, испытав катарсис, он начинает рефлексировать и самостоятельно вырабатывать нормы поведения. Тофик понимает, что для того чтобы любить старшее поколение, не обязательно за ним повторять, и опыт предков в новом мире ему уже не пригодится.
Фото предоставлено героем материала
Режиссёр Амет Пики.
Кавказский аул показан средоточием патриархального образа жизни. Зюма, которую играет Ана Джавакишвили, хочет стать певицей. Но отец не желает отпускать её учиться в Москву, а хочет выдать замуж против её воли. Это реальная ситуация для горного селения в наше время?
Подозревать, что в патриархальном обществе пытаются против воли выдавать только девушек – это сексизм. Я до сих пор испытываю колоссальное перманентное давление родственников, не устающих подбирать мне невест. Но при всём этом давлении ничто не мешает мне выбирать девушек, которых я хочу, и никого не слушаться. Как и Зюме в нашем фильме.
Персонажи постоянно называют друг друга “петухами”, когда хотят оскорбить, называют мужчин-геев “не мужчинами”, причём так говорит даже Тофик, которого знакомые тоже называют “не мужчиной”. Почему в фильме так много гомофобии?
Слова, которые так привлекли ваше внимание, за весь фильм встречаются пару раз. Это обычная пацанская лексика на юге, которую вы можете услышать в дворовых разборках. Ни в фильме, ни в жизни большого внимания ей не придаётся. Чтобы понять – вспомните, например, какими яркими терминами в пылу яростного спора могут назвать друг друга соседки, не являясь при этом теми, кем друг друга называют.
Гомофобия неизбежна на этапе смены гендерных ролей в обществе, переходящем от земледельческого производства к четвёртой промышленной революции буквально за два поколения. Это один из социальных конфликтов нашего бурного времени.
Все предыдущие века ты привык, что у тебя невелик выбор: пахать и воевать либо слагать песни про то, как надо пахать и воевать. А тут ты видишь, как пашут и воюют роботы, а у мужчин появился широкий выбор: они придумывают кварк-глюонную плазму, плетут макраме, цитируют Борхеса и вообще не пойми чем занимаются. Естественно, возникает гомофобия.
В фильме пожилой мужчина в ауле, увидев рекламу нижнего белья, называет моделей “проститутками”. Москвичка Лиля, популярная танцовщица, показана как некая “развратная” женщина, в отличие от горянки Зюмы, о которой несколько раз сказано, что она девственница. Вам не кажется, что зрительницам-россиянкам это может быть неприятно?
Лиля показана в фильме взрослой самостоятельной женщиной, умеющей любить, в отличие от Тофика и Зюмы, которые в силу неопытности путают привязанность с любовью.
Но я вполне осознаю, что люди – разные. Часть зрителей обязательно будут, как бабушки на лавочке у подъезда, называть снующих мимо девушек в велосипедках "проститутками", а серийную моногамию, которая для людей традиционна, называть "развратом". В обществе, где думают одинаково, намного скучнее.
У вас постоянно всплывает тема похищения невесты. Причём кажется, все героини мечтают, чтобы их похитили. В “Кавказской пленнице”, снятой 55 лет назад, Наталья Варлей совсем не хотела, чтобы её похищали. Современные женщины, по вашему мнению, стали менее прогрессивными?
Я не знаю, чего хотела Наталья Варлей. Современные женщины намного свободней, чем 55 лет назад, технологии трекинга меняют уровень бытовой безопасности, а вместе с ней и гендерное разделение ролей, и этику. Теперь женщины позволяют себе иронию на те темы, которые раньше были массовой проблемой, а нынче стали единичными нарушениями, каждое из которых и событие, и скандал. Похищение перешло в разряд бытовой игры влюблённых и свадебного ритуала, а на юге широко практикуется молодыми по взаимной договорённости, когда хотят избежать дорогостоящих трат на свадьбу.
В финале герои вернулись домой из Москвы. Закадровый голос говорит, что можно прекрасно жить на малой родине, а мир смотреть по Интернету. Вы в это верите?
Зачем верить или не верить, коли это можно наблюдать – дауншифтинг, который пандемия только подхлестнула. В наше время даже массаж преподают дистанционно. Закадровый голос в фильме не говорит, что “можно прекрасно жить на малой родине, а мир смотреть по Интернету”. Закадровый голос говорит другое: “Когда есть Интернет, какая разница, где ты!” Интернет парадоксальным образом даёт свободу выбора и освобождает от привязки только к городу или только к деревне.