О чём фильм
Три юные провинциалки заканчивают школу и собираются в Москву – об этом они сообщают в прямом эфире соцсети сразу после выпускного. Затем, хлебнув из горла бутылки с надписью "Вино" и подправив макияж, мчатся в автомобиле на вписку, издавая зоологические крики и мелькнув полуобнажёнными ягодицами в окно.
Вписка прошла плодотворно: Таня (Варвара Володина) положила глаз на парня подруги, Даша (Дарья Харченко) переспала в подсобке с первым встречным, а Арина (Елизавета Ищенко) с парнем поссорилась.
Впечатления
Эта картина – тот случай, когда грамотно подобранные (или случившиеся в процессе работы) аллюзии, при всех приложенных усилиях, не в состоянии украсить получившийся продукт. Краш-тест – это не только заводская проверка нового автомобиля на прочность, но и отсылка к сленговому словечку "краш" – объект безмерного обожания и любви.
Метафора даётся с приятной для массового зрителя простотой раскрытия: жизнь тестирует чувства вчерашних школьниц к предметам их страсти и друг другу. Три рвущиеся в Москву подруги – очевидная аллюзия на "Трёх сестёр", только, в отличие от чеховских героинь, ни одна из них в итоге не вызывает ни сочувствия, ни симпатии.
Первые кадры с выразительным лицом Варвары Володиной (Таня) будто выпали из конкурсной картины последнего Московского кинофестиваля "Голова-жестянка", где актриса сыграла ершистое, но очень нежное существо – и эти нежность, и красота остались главными впечатлениями от того фильма.
В "Краш-тесте" всё ровно наоборот: вроде бы задуманная авторами фильма чувствительной и неглупой героиня получилась примитивной и хамоватой. Как следует проблевавшись после знаменательной вписки, Таня осознаёт внезапно вспыхнувшую страсть к парню лучшей подруги, что без особенно долгих предисловий (не считая мастурбации) через день или два приводит к сексу в машине. По замыслу создателей картины, это, видимо, логичное развитие характера юной нимфы, параллельно разбирающей с репетиторшей "Евгения Онегина" (которого она должна была пройти в школе года два назад).
Большие выразительные глаза актрисы, казалось бы, готовы вместить всю эмпатию мира – и вот она, вроде бы глубоко сочувствуя брошенной любовником матери, пускается на его поиски. А через пару эпизодов требует от неё же деньги на свою новую жизнь в Москве, которых у матери, разумеется, нет. На этом фоне особенно нелепо выглядят попытки прицепить к образу героини сентенции, которые идут ему как корове седло. "Идеология конституирует реальность: если вы её отрицаете, то, соответственно, отрицаете реальность, в которой находитесь", – ни с того ни с сего на очередной тусовке произносит Таня, ошарашив потонувших в сигаретном дыме героев не меньше, чем зрителей.
И если на лице Тани хотя бы иногда мелькает тень прекрасной мечтательности, её подруги даже не пытаются выйти из образов прожжённых жизнью женщин. Арина уверенно стебётся над родителями, а Даша не видит большой проблемы в том, чтобы требовать от парня, от которого забеременела, денег на аборт, а потом, когда он их находит, уверенно посылать его в эротическое путешествие: "Я тебе, может, отсосать за это должна?"
Судя по всему, получив такие исходные данные о главных действующих лицах всей этой эпопеи, зритель должен был бы проникнуться нешуточным интересом к случившимся с ними дальше метаморфозам. Таня и Арина мирятся, причём Арина проявляет невероятную душевную щедрость, отдав спящей с её парнем Тане свои деньги на поездку в Москву, а Даша вдруг осознаёт, что очень ценит этого случайно подвернувшегося ей на вписке пацана. Вопрос, поверил бы или нет Станиславский в такую логику развития характеров, тут даже как-то неловко ставить: для начала интересно, не потерял бы он дара речи после чтения диалогов.
Единственный, кто вызывает симпатию в этой заявленной как драма истории – несостоявшийся папаша в исполнении Владимира Сарапульцева, тщетно пытающийся сказать своё неуверенное отцовское слово в защиту собственного же будущего ребёнка. Из его больших голубых глаз, кажется, вот-вот потекут слёзы мужской беззащитности в этом жестоком мире радикально освободившихся женщин, и, пожалуй, сцены с его участием – единственное, что вызывает зрительское сочувствие.
В принципе, окидывая даже беглым взглядом небосвод современного российского кинематографа, ожидать вместо истории о школьницах быль о девицах с пониженной социальной ответственностью немудрено – по давно сформировавшемуся мнению отечественных кинематографистов, в русской провинции живут безнадёжно озабоченные позывами телесного низа существа, которых не исправит ни "Евгений Онегин", ни тем более поездка в Москву.