Молодой англичанин Артур (Джош О’Коннор, "Корона") обладает особым даром: в его руках веточка лозы указывает, где под землёй спрятаны сокровища. Когда-то судьба привела его в Италию, где он связался с нечистыми на руку в прямом и переносном смысле чёрными археологами и теперь помогает им находить древние усыпальницы этрусков. Из раскопанных могил компания извлекает посуду, черепки и статуэтки, которыми этруски пытались задобрить загробных духов, и продаёт их некоему Спартаку, который никогда не общается с кладоискателями напрямую.
Артура не особенно интересуют деньги: он измучен собственным даром, который заставляет его бродить по земле и откликаться на зов скрытых в её недрах кладов. В этих хаотичных скитаниях молодой англичанин видит лицо своей потерянной жены-итальянки: она исчезла когда-то, и теперь он всматривается в чёрные проёмы полуразрушенных старых домов, где будто мелькает её тень. Все вокруг понимают, что она не вернётся никогда, кроме её пожилой матери – бывшей оперной певицы, теперь преподавательницы пения (Изабелла Росселлини). Однажды Артур находит удивительный клад, а вскоре после этого – и дорогу к исчезнувшей девушке.
То обстоятельство, что режиссёр Аличе Рорвахер является и сценаристом картины, объясняет, почему в ней удалось сохранить всё богатство литературной поэтики сценария. Фильм начинается с того, что Артур спит в поезде и видит во сне, как исчезнувшая жена, то и дело прячась в тени, говорит ему: "Ты заметил, как солнце идёт за нами?" Три попутчицы, с лицами, будто срисованными с загробных фаюмских портретов, перебрасываются с ним короткими репликами, и вдруг на зрителя обрушиваются звуки токкаты из пролога к "Орфею" Клаудио Монтеверди. Пазл складывается, и ты уже почти счастлив от того, как красиво тебя пригласили в пространство мифа о музыканте, который отправился в царство мёртвых за тенью своей возлюбленной.
Умение, с которым режиссёр вплетает мифологическую реальность в обыденную жизнь итальянской провинции 1980-х, не может не вызывать восхищения. Здесь современные герои не просто вставлены в готовый сюжет мифа, как это чаще всего и бывает с интерпретациями античных историй, – здесь современность становится древним мифом так, что после просмотра картины с тобой остаётся удивительное по красоте ощущение, будто вся жизнь – это рисунок на древней вазе, а ты один из его персонажей, с лёгкостью перемещающийся из настоящего в вымышленное. По сути, Рорвахер своей картиной просто иллюстрирует античное восприятие мифа как части повседневной жизни и делает это столь искусно, что у тебя никаких сомнений не остаётся, что так оно и есть до сих пор. "Древняя и современная, она может быть любой из нас", – фактически прямым текстом одна из героинь поясняет замысел режиссёра, говоря о найденной Артуром статуе богини.
При этом художественные средства, с помощью которых удаётся достичь этого эффекта, выбраны самые несказочные и будто случайные – и от этого ценность его ещё больше увеличивается. Действие разворачивается на городских задворках, в трущобах и дешёвых уличных кафе – даже пожилая оперная певица живёт в разрушающемся и постоянно протекающем доме. Главные персонажи – нищая, деклассированная и вечно немытая публика, промышляющая незаконными делишками ради куска хлеба. Однако всё это чудесным образом играет и переливается смыслами, как огоньки на гирлянде в уличном кафе, где персонажи в один из тёмных вечеров пляшут свои незатейливые танцы.
Здесь обыденно и одновременно символично всё, даже имена – Мелоди и Италия: первая – явно Музыка из оперы Монтеверди, вторая – сама Италия и есть, потому что этот фильм и о любви к ней тоже. Италия зовёт Артура-Орфея к жизни и любви, распевая Vorrei spiegarvi, oh Dio! Моцарта божественным голосом Эдиты Груберовой, но сказка сильнее жизни, а потерянная любовь болит острее живой, и Орфей снова, как тысячу лет назад, хочет спуститься в ад, чтобы её вернуть. Смысл названия постепенно, как цветок, раскрывается по ходу действия: химера – это и найденная Артуром богиня, и его исчезнувшая любовь, и быстротечная красота, и сама жизнь, и наше её понимание.
Фильм участвовал в основном конкурсе Каннского кинофестиваля и был показан под его занавес, что, видимо, повлияло на то, что его не успело оценить усталое от просмотров жюри. Однако совсем без наград он не остался, получив Премию французской ассоциации киноискусств (AFCAE), члены которой не смогли пройти мимо его смысловой многослойности.