Если вы любите прогулки по московским бульварам, то наверняка обращали внимание на высокое здание с массивной колоннадой на углу Петровки и Страстного. Сейчас у его парадных дверей висят государственные флаги, не редко рядом стоят машины телевидения... все дело в том, что здание с 2015-го года входит в комплекс Московского парламентского центра. Здесь вручают городские награды, проводят официальные приемы и другие мероприятия столичной думы. Впрочем, история этой усадьбы насчитывает почти 250 лет, и за это время она не раз успела кардинально поменять свой социальный статус. Но пусть лучше она расскажет о себе сама.
Здание на месте царского дворца
Говорят, когда-то на моем месте стоял путевой дворец великого князя Василия III (третьего), отца Ивана Грозного. Я правда до сих пор не пойму, зачем нужен путевой дворец в паре километров от основной резиденции — Кремля. Но может мне и не к чему это понимать, на то он и великий князь — мог себе позволить. Потом земли мои не раз переходили из рук в руки, а к 18-му веку престижным участком у Петровских ворот завладел князь Богдан Иванович Гагарин. Он и построил здесь первые кирпичные палаты. В моем восточном крыле, между прочим, до сих пор можно найти старую кладку с клеймами на кирпичах 1690-х — 1710-х годов.
Постройка с градостроительной функцией
Привычного Вам страстного бульвара в те времена не было, передо мной возвышались крепостные стены московского Белого города — древнего оборонного кольца Москвы. Но когда потомки Гагарина задумали меня строить, им пришлось учитывать и будущий бульвар, который как раз проектировали. Так что я стала не просто дворянской усадьбой, а несла на себе важную градостроительную функцию — замыкала перспективу Трубной площади вверх к Петровским воротам. Мой колонный портик и сегодня видно издалека, князь Сергей Сергеевич Гагарин — мой владелец и создатель — так и задумывал — мол, для москвичей я стану отличным ориентиром.
Проект Матвея Казакова
Сергей Сергеевич Гагарин был действительным тайным советником, шталмейстером. Можете себе представить его богатство и статус. Он нанял для моей постройки одного из самых известных столичных архитекторов — Матвея Казакова.
Казаков к тому времени пол Москвы перестроил, но к такому заказу — городская усадьба для богатейшей московской фамилии — отнесся со всей серьезностью. Вот послушайте:
Заказ на строительство усадьбы Гагариных я получил в 1786-м году. Ровно в это же время по велению императрицы я возглавил "Кремлевскую экспедицию" и фактически стал главным архитектором столицы. Но отказываться от заказов я не привык, так что трудился в тот год буквально дни и ночи напролет. Для государственных нужд я проектировал центральные площади и улицы Москвы — Тверскую площадь, Гороховский переулок, Ильинку, Лубянку... Очень уже хотел сделать Москву из большой деревни классическим европейским городом под стать Петербургу. Правда, в отличие от Петербургских зодчих мне было сложней. Город-то я строил не на пустом месте. Приходилось вписывать мои ансамбли в уже построенные древние кварталы.
Кстати, так и с Гагаринской усадьбой вышло. Часть древних родовых кирпичных палат я вписал в восточное крыло своего комплекса. Традиционную усадебную планировку я кардинально изменил — жилой господский дом поставил не в глубине участка, а по красной линии — чтобы хозяева бурную городскую жизнь буквально из окон спальни наблюдали, ну а горожане тоже могли бы любоваться богатым особняком. Главным украшением усадьбы я сделал монументальный портик из двенадцати белокаменных колонн во всю ширину центрального корпуса. Между прочим, это одна из самых длинных колоннад во всей Москве. По бокам я выстроил два двухэтажных крыла. Все строго, монументально, в лучших классических традициях.
Сами Гагарины к моей затее вынести особняк ближе к улице сначала отнеслись насторожено, а потом им даже понравилось. Ведь их усадьба стала своеобразным символом новой Москвы — лощеной, классической, упорядоченной.
Мое внутреннее устройство Казаков тоже тщательно спланировал. В старом восточном крыле расположил жилые покои, в левом сделал манеж, каретные и кладовые. Двор мой был распахнут в сторону Страстного бульвара. Так что, по сути, все усадебные сооружения располагались в одном единственном корпусе — до Казакова так никто не строил. Вместо этого во дворе целый комплекс построек городили, а тут зодчий решил сделать все максимально строго и упорядочено.
Английский клуб
Возможно поэтому именно меня в 1802-м году выбрали для собраний Английского клуба. Вы спросите, что за Английский клуб в Москве 19го века? Все верно, в те времена это тоже многих удивляло. Не зря столичный поэт Иван Дмитриев отмечал, мол, ничего не может быть страннее самого названия: московский Английский клуб. А все наша просветительница, императрица Екатерина вторая. При ней многочисленные иностранцы, служившие при дворе в разных должностях, стали организовывать джентельменские клубе на подобие Лондонских — играли там в карты, общались, выпивали, курили сигары... Она этому всячески потакала. Сначала клубы, само собой, появились в Петербурге, а потом уж мода докатилась и до Москвы. Между прочим, Английский клуб можно считать первой общественной организацией в России.
В 1772-м году французы Петр Павлов Тюлье и Леопольд Годеин организовали первое собрание Английского клуба в Москве. Под правилами нового собрания поставил подпись в числе прочих и мой владелец, князь Сергей Гагарин.
Открытие клуба
Сначала господа собирались в доме графа Карла Сиверса в Красном Селе, затем — в немецкой слободе. Потом, когда к власти пришел Павел Первый, все клубы было велено разогнать — Павел Петрович вообще рьяно боролся со многими начинаниями своей маменьки...
Ну а в 1802-м году уже его сын, Александр Первый собрания клуба возобновил. И для своих встреч клуб взял в долгосрочную аренду меня, городскую усадьбу Гагариных.
Торжественное открытие я помню, как сегодня — 12 июля 1802-го года. Парадный обед на 231 персону. Мужчины в смокингах, официанты в белоснежных перчатках, хрусталь, свечи, запах дорогого табака... Прием был роскошный, сама английская королева, как на мой вкус, осталась бы довольна.
После такого открытия участники старались держать марку — устраивали званные обеды, собирались поиграть в карты, обсуждали новости. И всегда — все по высшему разряду. Члены клуба сами называли меня "храмом праздности", за возможность приходить ко мне уплачивали приличные членские взносы, женщин на встречи клуба не допускали даже в качестве прислуги. Быть в английском клубе значило состояться в светском обществе.
Участников клуба было немного, и новеньким вступить в эту компанию было не просто. За соискателя кто-то должен был поручиться, а затем он должен был пройти тайное голосование. Принимали лишь тех, за кого отдадут больше двух третей голосов. В противном случае кандидата отвергали раз и навсегда.
Вот, к примеру, Силу Сандунова, владельца знаменитых Сандуновских бань ко мне не приняли, как он ни просился. Даром, что знатного рода — из семьи грузинских князей Зандукели — а репутация с душком.
Торжества в честь Багратиона
Именно у меня, в Английском клубе у Петровских ворот в 1806-м году устроили торжественный обед в честь князя Багратиона — героя Шенграбенского и Аустерлицкого сражений. Дежурным клубным старшиной в тот вечер был Илья Андреевич Толстой — дед Льва Толстого. А много лет спустя Лев Николаевич использовал рассказы деда, чтобы описать тот памятный обед и атмосферу клуба в романе "Война и мир". Только в книге распорядителем торжественного обеда стал граф Ростов, отец Наташи Ростовой. Впрочем, что я вам пересказываю, послушайте самого мастера:
"На другой день, 3-го марта, во втором часу пополудни, двести пятьдесят человек членов Английского клуба и пятьдесят человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя австрийского похода, князя Багратиона. <...> во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривавших голосов, и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое-кто в пудре и кафтанах члены и гости клуба. Пудреные, в чулках и башмаках, ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги".
Так, собственно, я и жила, внимая светским разговорам умнейших мужчин страны. А затем наступил 1812-й год. Когда в Москву зашли французы, у меня разместился штаб главного интенданта наполеоновской армии. В этом штабе служил дипломат Анри Бейль, известный больше как писатель Стендаль. Так вот он заявил, что и в Париже нет ни одного клуба, который мог бы со мной сравниться.
Впрочем, восхищение моим убранством не помешало французским солдатам спалить меня во время отступления. От знаменитых московских пожаров я пострадала очень сильно и много лет портила вид Страстного бульвара своими обугленными черными окнами. Думала, так и сгину — слишком хлопотно и дорого такую громадину восстанавливать.
Но в двадцатых годах 19-го века меня выкупили для устройства больницы.
Как я стала больницей
Восстанавливал меня архитектор Осип Бове. Он придал моему классическому фасаду еще более строгий ампирный характер. Арки цокольного этажа заменил на простые горизонтальные перемычки. Парадную анфиладу залов разделил на одинаковые больничные палаты. В центральный корпус вписал большую трехмаршевую чугунную лестницу. На втором этаже разместил домовую церковь, как тогда было принято в больницах.
Я, конечно, переживала. Сами посудите — после торжественных заседаний да элитных закрытых вечером принимать у себя сирых да убогих, вдыхать запах карболки, да смотреть на операции и перевязки.
Но разве ж меня кто спросит? В 1833-м году въехала ко мне Ново-Екатерининская больница, которая предоставляла бесплатное лечение для бедноты. Открыта она была в еще 1775-м, отсюда эта дата на моем фасаде. Раньше больница ютилась в небольших деревянных бараках на современной улице Щепкина. А в моих просторных залах врачи, конечно, развернулись — открыли госпитальные клиники, хирургию, терапевтическое отделение, урологию.
Как ко мне пришел Чехов
В 1876-м году больница получила статус Императорской. Сначала прием вели дежурные доктора, которые менялись каждый день. Позже появились ординаторы, которые заведовали каждый своим отделением.
Между прочим, у меня проходил практику студент-медик Антон Павлович Чехов.
Сначала я всеми этими больничными запахами, стонами, кряхтением больных весьма брезговала... Сама не знаю, как пережила первые годы. А потом ничего, втянулась. Все-таки в моих стенах выдающиеся медики трудились, людей буквально с того света возвращали.
После революции я так и осталась городской больницей, правда теперь за номером 24. Росписи в домовой церкви советские рабочие лихо замазали краской, иконы убрали, а в остальном ничего не изменилось.
В войну я была госпиталем, затем снова стала городской клиникой. И только в 2009-м больницу перевели в новые корпуса, а меня закрыли на реставрацию.
Тогда специалисты под слоями штукатурки обнаружили на фасаде белокаменный декор сделанный архитектором Бове. Его тщательно восстановили. По фрагменту чугунной ступени воссоздали парадную лестницу. На втором этаже отреставрировали росписи на стенах, паркет и лепнину.
Теперь, спустя двести с лишним лет, я считаю, что дожила до исторической справедливости. История сделала круг. У меня вновь проводят самые торжественные мероприятия — официальные встречи, выставки, вручения наград... Как и в 19-м веке у меня встречаются достойнейшие представители столичной знати. Пусть не члены английского клуба, но депутаты думы, разные официальные делегации... тоже, господа весьма достойные.
Гостям ко мне так просто не попасть, а вот парк мой открыт в любое время для всех желающих, так что приходите в гости и лично полюбуйтесь на меня — городскую усадьбу с многовековой историей.
Это была история усадьбы Гагариных – архитектурной доминанты Москвы 19-го века. Ее голосом стала актриса кино, дубляжа и телевидения -Любовь Германова. Еще больше непридуманных историй главных столичных зданий слушайте в подкасте «Голоса Московских зданий» Департамента Культурного наследия города Москвы