Это ваш второй фильм о горах, первый был об Эвересте…
– На Эверест у нас была двойная экспедиция, потому что мы были вынуждены в 2015 году прервать съёмки из-за непальского землетрясения, тогда гора была закрыта. Мы вернулись через год и сняли фильм "Ген высоты, или Как пройти на Эверест". Показали его в 2017-м, но через год опять приехали туда, потому что нам заказали другой коммерческий фильм. В результате он украсил видеотеку заказчика, лежит на YouТube, и, более того, совсем недавно его купил французский частный телеканал.
Потом был проект про Антарктиду, который замышлялся ещё с 2016 года, подготовка заняла два года.
Отправиться на К2 мы планировали сразу после Эвереста. Как только фильм вышел, мы подумали, что нас очень привлекают ещё две вершины – это Чогори, или К2, и Аннапурна I. В 2023 году мы узнали, что на К2 идёт уникальная по своему составу экспедиция, и подумали, что если не присоединимся к ним, то, наверное, мы будем ждать ещё несколько лет. Поэтому мы приняли решение без спонсорства, без финансирования снимать это кино на свои деньги.
Как в вашей биографии появились горы, был ли у вас альпинистский опыт до того, как вы начали снимать первый фильм?
– Горы появились в феврале 2014 года, когда, сидя на веранде своего дома, я придумал снимать фильм про Эверест. Просто подумал, что есть тема, достойная экранизации и которую будет очень интересно и снимать, и показывать. Через год и два месяца мы были в базовом лагере Эвереста.
Альпинистского опыта на тот момент у меня не было. Съёмочная группа готовилась в Инновационном центре Олимпийского комитета за 2 месяца до выезда. У нас были ежедневные гипоксические тренировки. Каждую ночь спишь в гипоксической палатке, постепенно "поднимая" высоту от 3 до 5 тысяч метров, через день тренируешься на беговой дорожке. Самое тяжёлое – тренировка дыхания на высоте 6 тысяч метров. Когда вы надеваете маску и генератор подаёт вам воздух с недостатком кислорода, то нужно научиться не терять сознание. Через 22 дня тренировок надеваешь эту маску на час без перерывов. Если в начале тренировок они есть по 30 секунд между каждыми 30 секундами дыхания, то теперь их нет совсем.
После таких тренировок мы были подготовлены, приехали в Лхасу и начали своё движение к базовому лагерю Эвереста. Мы были подвержены горной болезни в той же степени, что и адаптированные альпинисты, которые постоянно ходят в горы и у которых есть гипоксическая память. Тренировки не значат, что вы не будете испытывать дискомфорт. Горная болезнь у всех разная. Мы знаем одного великолепнейшего альпиниста, у которого горная болезнь проявляется в том, что, когда он спускается с горы, его "накрывает" на сутки. А до этого у него горной болезни нет. То есть он совершенно спокойно идёт по горам и прекрасно себя чувствует. И он стал нашим высотным оператором.
Как лично вы переносили горную болезнь? И на какую максимальную высоту вы поднимались в первом фильме?
– У меня апноэ, я задыхаюсь по ночам. Поднимался на 6 тысяч метров – выше я уже не могу произнести связный текст. Мы, как правило, стараемся не записывать длинных текстов, но даже после произнесения относительно небольших фраз на такой высоте нужно достаточно долго восстанавливать дыхание. Перед тем как сказать три предложения, нужно продышаться, а потом после их произнесения ещё нужно какое-то время на восстановление.
Я сразу сказал, что мы не будем ставить себе задачу подниматься на максимальную высоту и добираться до вершины, потому что либо вы идёте туда, либо снимаете кино. Наша операторская группа делится на операторов, которые снимают основную базу (интервью, нижний альпинистский лагерь), и операторов-альпинистов, которые идут до вершины и снимают там. Мы, конечно, даём камеры всем альпинистам, которые готовы их взять, но прекрасно понимаем, что если человеку станет плохо, то требовать от него съёмки нельзя. На вершине К2 были альпинисты с самым большим опытом в группе, потому что даже руководители экспедиции Александр Абрамов и Людмила Коробешко на этой вершине никогда не были. У Саши на тот момент было 12 Эверестов, у Люси – 3. Поэтому мы не могли в такую группу поставить операторов, у которых нет опыта восхождения на К2.
Абрамов и Коробешко вроде бы хотели вместе взойти на К2?
– Да, если бы они взошли, то стали бы первой супружеской парой в истории, которая покорила К2. Но Саша не смог, он был вынужден отказаться от восхождения, поскольку простудился, так что взошла только Людмила. Интрига нашей экспедиции заключается в том, что вершину К2 покорили сразу три альпинистки, поэтому имя первой россиянки мы не узнаем никогда. Правда, в 2021 году ещё была Ольга Королёва, но на тот момент она являлась гражданкой США.
Большинство обывателей задаётся вопросом: зачем люди это делают?
– Мы прекратили попытки ответить на этот вопрос. Мы пытались ответить на него на Эвересте и честно признались себе, что ответа нет. Самое банальное из того, что говорят сами альпинисты, – "я иду на вершину Эвереста, потому что она есть". Это растиражированная фраза знаменитого итальянского альпиниста Райнхольда Месснера, которую очень многие любят повторять. Лично мне очень нравится объяснение Александра Абрамова, что идти на вершину Эвереста может человек, для которого факт покорения горы важнее факта собственной жизни. Это рассуждение в фильме про К2 продолжится. Саша опять напомнит про 8 млрд жителей на Земле, которые отдыхают летом на море, и нескольких тысяч, для которых альпинизм – лучший способ "перезимовать" лето. В нашем фильме не будет ответа, зачем они это делают, мы перестали задавать себе этот вопрос, каждый отвечает на него для себя сам.
Вы сами пошли бы на гору?
– Нет, зачем? Я получаю огромное удовольствие от процесса съёмок. От процесса восхождения, где каждый шаг делается на зубах, где вы ползёте, – от этого я никакого удовольствия не получаю. Я не сделал себе ничего плохого, чтобы себя так наказывать, потому что это физически чрезвычайно тяжело.
Операторы, которые заходили на обе вершины, были там впервые?
– Нет, конечно. Мы не можем себе позволить рисковать. У нас были потери во второй экспедиции на Эверест – погиб шерп. Здесь нет нашей вины, но это всё равно крайне неприятно. Тем более мы думали о риске в экспедиции на Чогори. В 2022 году она неожиданно "пустила" 140 человек – открылась просто какая-то "зелёная улица", все на гору, добро пожаловать на вершину. И мы понимали, что такого второго раза уже не будет. У нас были очень большие опасения: погода сильно портилась, а выходы группы происходили в момент, когда было ощущение, что погода ушла и никто на гору не взойдёт. Поэтому мы стараемся по максимуму уменьшить фактор риска.
Это правда, что высота меняет людей?
– Да, во-первых, она меняет их физически. Альпинисты, которые побывали на высотах за 7 тысяч, переживают изменения в сознании. Если от кого-то из альпинистов вы услышите рассказы о том, как он отчётливо слышал тяжёлые шаги и дыхание, которые очевидно были не человеческими, обязательно спросите, на какой высоте это было.
Я люблю использовать эту фразу в немного изменённом виде: не высота, а горы меняют людей. Если после моего возвращения с гор мои домочадцы начинают мне выказывать претензии по поводу моего некорректного поведения или невнимательности, то я им говорю: горы меняют людей. Это можно говорить в течение полугода после экспедиции.
Но если серьёзно – горы в вас что-то поменяли?
– Нет. Они дали нам возможность увидеть одни из самых красивых гор на свете – не только Эверест и К2, но и сам горный хребет Каракорум. Он совершенно другой, чем Гималаи, эти горы другие по своему профилю. Мы получали удовольствие от визуализации, это действительно очень красиво. Есть моменты, когда ты чувствуешь себя если не учёным, который рассказывает людям о занимательной физике, но открывателем каких-то новых понятий и технологий – так же как мы, например, до этих съёмок не понимали, что такое отёк мозга и реактивная пневмония, почему это происходит и что с этим делать. Интересная информация, интересные истории, интересные люди, о которых нам хочется рассказать.
Судя по вашему предыдущему фильму, все эти люди, взбирающиеся на горы, очень разные. Есть ли у них что-то общее, что позволяет им добираться до вершин?
– Для них покорение вершины имеет смысл. Кто-то говорит, что нельзя покорить, можно только сравняться, но тем не менее. Для них это восхождение является таким же важным, как для другого человека – посещение Лувра, для третьего – абсолютно ленивый отдых на море. Они так отдыхают и получают удовольствие от этой жизни. Есть отдельная категория людей, которые не готовы к восхождению, но они любят горы и идут на трекинг: семь дней подходят к горе, доходят до базового лагеря, ночуют и идут назад. Они не покорили гору, но для них этот поход и возможность оказаться рядом с явлением природы, которое они считают одним из самых красивых на свете, являются ценностью.
А для вас природа, её созерцание важны? Вы в какой-то момент начали снимать документальные фильмы и много времени проводите в красивых уголках мира...
– Нет. Для меня это возможность рассказать историю. В нашем первом мини-сериале "Люди, сделавшие Землю круглой" мы рассказали о трансполярных перелётах Чкалова, Громова и Леваневского – нам предложили взять в работу материал, который нигде до того не публиковался. Я до сих пор считаю, что это одна из самых больших удач в моей жизни. Случайная встреча с Димой Хаустовым в коридорах "Останкино", который нашёл архив Георгия Байдукова, второго пилота Валерия Чкалова, и почему-то предложил мне снимать кино, а я почему-то согласился, хотя не имел никакого представления о том, как мы это будем делать. Дальше была череда случайностей. Я не знал, где мне найти режиссёра, и вспомнил о Кристине Козловой, с которой мы за несколько лет до этого пересекались по работе. Если бы я с ней до этого совершенно случайно не познакомился, то, наверное, и фильма бы не было. Я не люблю фразу "я снял" – это не моё кино, а наше. Этот фильм не получился бы без Кристины. Я просто собираю все лавры, когда вручают призы, я выхожу, улыбаюсь, кланяюсь и всё это несу домой. Но я прекрасно знаю, что это делал далеко не только я.
Та же интереснейшая история бомбардировок Берлина в 1941 году, которую мы рассказали и которая до того была практически предана забвению.
Так что меня ведёт не созерцание, а желание рассказать случайно встретившуюся историю. Эта история бывает настолько живописна и драматургична, что, если вы расскажете её в какой-то компании и не добавите ничего вымышленного, вам никто не поверит. История того же Чкалова полна такого количества интереснейших эпизодов, что там ничего добавлять не нужно. У нас на съёмках был консультант Василий Васильевич Решетников, Герой Советского Союза, который бомбил Берлин в сентябре 1942 года. Мы однажды у него спросили: "Как у этих людей всё получалось?" И он ответил: "Это люди, обречённые на подвиг". Так что это очень интересно – снимать фильмы о людях, обречённых на подвиг.
То же самое касается людей, которые взбираются на К2. Как человек, который какое-то время провёл у её подножия, я понимаю: ну нельзя на неё взойти. Первым это сказал герцог Абруццкий в 1909 году, объявив эту гору неприступной. И когда в 1955 году итальянцы первыми поднимутся на вершину К2, они свой маршрут назовут "ребро Абруцци", послав таким образом герцогу привет. Я считаю, что наша экспедиционная альпинистская группа – это люди, обречённые на подвиг, потому что там, где прошли мы, пройти нельзя. Из 11 человек экспедиции на гору взошли 9 – это очень высокий показатель с учётом того, что К2 убивает каждого четвёртого.
Вы говорите, что для вас главное – это интересная история, но получается, что у вас два фильма про горы, три про лётчиков – вам всё время хочется куда-то наверх?
– Когда я увольнялся из Института истории естествознания и техники Академии наук СССР, где я работал после окончания университета, то библиотекарь, подписывая мне обходной лист, с удивлением узнала, что я не из сектора истории авиации, а из сектора истории науки, потому что все мои заказы были об авиации. И я знаю несколько прекраснейших сюжетов, связанных с небом, несколько из них мы рассказали. Есть истории, связанные с флотом, есть истории, связанные с путешествиями, – всего очень много. Весь вопрос в том, где взять для этого деньги, которые всё сложнее и сложнее находить.
Что хотите снимать дальше?
– Гренландских китов – но о чём, рассказывать не буду. Есть ещё несколько исторических эпизодов – не таких больших и значимых в рамках мировой истории, но немаловажных. Та же оборона Петропавловска-Камчатского – единственное светлое пятно на мрачном небосклоне Крымской войны, где Россия не потерпела поражение, а накостыляла англо-французской эскадре, которая превосходила русских по количеству живой силы и орудийной мощи в 5–6 раз. Оборона Петропавловска-Камчатского считается не просто образцом стойкости и мужества, но образцом чуда, когда вдруг уже практически обескровленный город выдерживает финальную высадку вражеского десанта и сбрасывает его со скал в море.
То есть вам интересны какие-то чудеса и герои?
– Меня интересует интересное. Вот вы начинаете рассказывать историю, а мне неинтересно. Значит, вы рассказываете не ту историю. Например, у нашего фильма "Люди, сделавшие Землю круглой" 17 миллионов просмотров и его три раза повторял в показе Первый канал. Он также получил "Серебряного дельфина" в Каннах в номинации "История и цивилизация". Значит, мы интересно рассказали эту историю.
Но одно дело рассказывать кому-то, а другое – на массовую аудиторию. Как понять, что именно может заинтересовать много людей?
– Вы должны это чувствовать и постоянно задумываться, интересно ли рассказываете. Вы должны, пропуская через себя материал, всё время задаваться вопросом: а не занудил ли я?
Но у интересной истории наверняка есть какой-то закон, как у хорошего сценария?
– Нет. Я интересную историю просто чувствую. Допустим, вижу, что цепляют какие-то цифры – например, 63 часа беспосадочного перелёта экипажа Чкалова из Москвы в Ванкувер через Северный Ледовитый океан в негерметичном, плохо отапливаемом самолёте. Я выбираю историю, которая, как мне кажется, может заинтересовать человека. Но я не буду снимать кино, прежде чем не расскажу эту историю людям, с которыми мы будем над ней работать, и не увижу их реакции, которая меня убедит, что я не ошибся. Если я уверен на все сто, я просто сообщаю, о чём будет следующее кино. Но уже то, что мы будем делать, мы обсуждаем, сценарий пишем все вместе. Как такового его, в принципе, нет – есть какая-то общая схема, а дальше мы просто врубаем камеру и снимаем всё подряд и, как правило, просто не знаем, чем это закончится.
Какой из фильмов был самым сложным?
– Физически – фильм про К2. Я догонял группу через две недели, когда Кристина мне позвонила и сказала на подходе к горе, что это реально пипец. Я начал напрягаться, потому что если Кристина сказала, что это адски тяжело, значит, это реально адски тяжело. А психологически самой тяжёлой была Антарктида – группа 34 дня подряд ехала в одной машине. Завещаний перед этими фильмами мы не пишем, делаем страховки. Это как в прыжках – вы же не прыгаете для того, чтобы разбиться?
То есть вы идёте на этот риск, понимая, что всё будет хорошо?
– Перед тем как куда-то отправиться, мы собираем всю информацию, которая нам, как мы считаем, поможет справиться с трудностями. Хотя для похода по леднику Балторо мы реально недооценили свои силы. Нашу ситуацию можно описать через один анекдот. Идёт экскурсия по телевизионному аду. Мигает надпись "5 минут до прямого эфира", декорации в полном раздрае, сценарист срочно переписывает всё, никто не знает текст, режиссёр рвёт на себе волосы – одним словом, телевизионный ад. Далее экскурсия направляется в телевизионный рай. Мигает надпись "5 минут до прямого эфира", декорации в полном раздрае, сценарист переписывает всё, режиссёр рвёт на себе волосы... Экскурсанты спрашивают, а в чём разница? На что им отвечают: "В том, что в раю всё успеют". Так что мы всегда надеемся попасть в телевизионный рай.