Москвич Вячеслав Киселёв познакомился с легендарным ветераном в 1984 году, узнав его историю и разыскав в Алтайском крае.
– Как фотокорреспондент, я сильно заинтересовался Скурлатовым – у него интересное лицо, внешность богатырская, – делится с Metro Вячеслав Петрович.
Киселёв много общался с фронтовиком в командировке, а потом пригласил в гости в Москву.
– Он рассказал мне, как их высадили в Сходне в начале зимы 1941-го. На лыжах они пошли в сторону будущего Зеленограда – тогда это было направление на Ленинградское шоссе, рубеж обороны.
19-летний Алексей воевал в 10-м отдельном лыжно-стрелковом батальоне сибиряков, был разведчиком.
– Алексей Иванович рассказывал: утром 5 декабря 1941 года его лыжбат принял боевое крещение. Ощущения от боя были тяжёлые: треск очередей смешивался с туманом в голове, а ещё ему хотелось плакать как ребёнку...
Вспоминал Скурлатов и другой эпизод: солдаты забежали в дом на окраине деревни. Оказалось, в погребе прячется женщина с грудным малышом, а с нею ещё четверо детей. Бойцы стали говорить: "Убегайте скорее, сейчас будет страшный бой". Но тем бежать было некуда. Началась перестрелка. И вдруг из погреба выползает мальчик лет девяти и говорит: "Буду вам помогать!" – и не отходил от бойцов.
Дважды ""убитый"
Так уж сложилась воинская судьба Алексея, что с первого боя он не знал отступления. Отбив у фашистов Крюково, лыжбат, где служил Скурлатов, погнал врага дальше: Клин, Белый, Калинин (ныне Тверь), Ржев, Вышний Волочек… Лыжники шли в отрыве от основных сил. Обходили противника с тыла, блокировали пути отхода, перерезали пути снабжения, завязывали бой до подхода основных сил, преследовали врага при отступлении, занимались разведкой.
Лыжники были настоящим кошмаром немецких тылов. Далеко позади оставалась увязшая в глубоком снегу пехота, артиллерия, танки, но "снежная кавалерия" своим внезапным появлением наводила среди немцев знатную панику. На борьбу с ними враги бросали отборные части СС, не жалели ни авиации, ни артиллерии, и до того ненавидели лыжников, что даже убитых лыжбатовцев вешали.
В августе 1942-го Скурлатова сильно контузило, ранило в руку и ногу. Трое суток он ночами пробирался в санбат – пришел, а его уже "похоронили". Так почтальон принес матери первую похоронку на младшего сына. Только через месяц Алексей, смог написать: "Маманя, я живой!". Вторая похоронка на Алёшу пришла в 1943: "…убит 7 марта 1943 года и похоронен в деревне Верёвкино Старо-Русского района Ленинградской области..." А через два месяца, когда отплакали по нему мать и сестры – солдатский треугольник: "Простите, что долго не писал. Меня немного контузило, отдыхаю в госпитале, а госпиталь в городе Осташкове..."
Из госпиталя, где Скурлатов промаялся с контузией три месяца, он уже не попал в своё соединение. Его родная 250-я стрелковая дивизия была тогда далеко от этих мест. И бывшего лыжбатовца направили в 188-ю – командовать отделением разведки 234 артиллерийского полка. Алексей засекал огневые точки врага – от пулемётных гнёзд до батарей, и передавал артиллерии данные для ведения прицельного огня.
Зимой 1944-го сражаясь на Украине, в ходе битвы за Днепр, артиллерийский разведчик Алексей Скурлатов был награждён за храбрость орденом Красной Звезды. Во время битвы он снова был ранен, но отказался уйти с поля боя, продолжал ещё интенсивнее вести огонь по врагу.
После очередного ранения с артиллерийской разведкой Алексею пришлось расстаться – его перевели в связисты. В сентябре 1944 года 188-я дивизия продвигалась к границам Болгарии и 3 сентября в районе Измаила форсировала Дунай. Здесь для бойцов дивизии отгремел последний бой, хотя никто из них об этом конечно не знал. Осуществив 200-километровый марш по Румынии, 8 сентября 1944 года дивизия вступила в Болгарию.
В Болгарии встречали цветами
"В Болгарии наш полк так и не расчехлил орудия, – рассказывал Алексей Иванович. – Не было ни раненых, ни убитых – не только у нас, по всему фронту. Советских солдат засыпали цветами, зазывали в гости, выносили к запыленным колоннам подносы с виноградом, персиками, яблоками. Мы тогда наелись за всю голодную войну. Помню, впервые попробовал вино. У нас в деревне таких напитков не было. Удивился очень, что за фокус: вроде из винограда, а крепкое, как водочка. Потом уж понял: опьянил нас не алкоголь, а счастье – как груз с плеч свалился. Неужели заканчивается война, неужели мы еще живы?!"
Через Варну у Чёрного моря, Плевен и Стару-Загору дивизия двигалась на Пловдив. По прибытии сержанта Скурлатова откомандировали в роту связи – восстанавливать порушенные телефонные и телеграфные коммуникации, уничтоженные дислоцированной здесь частью СС и местными фашиствующими молодчиками.
"Мы вели связь, ставили столбы, – вспоминал Скурлатов. – Копать было трудно – фунт каменистый, у болгар не было техники, машин мало, транспорт – ишак. Но за два месяца обеспечили связь Пловдив – Варна, Пловдив – София".
Методий – Мефодий
Солнечная Болгария для измученных войной солдат стала как бы "фронтовым курортом". Казармы, где разместились войска, стояли почти в центре Пловдива, неподалеку от главпочтамта. Местные жители, с нетерпением ожидавшие прибытия в их город красноармейцев – они даже построили в центре города нечто вроде триумфальной арки, через которую должны были пройти советские воины – были рады солдатам. Бойцам дарили на улицах цветы, улыбались, угощали всем, чем богаты.
По вечерам командование разрешало солдатам гулять по городу. Алексей Скурлатов охотно пользовался этим разрешением, гулял в компании сослуживцев-сибиряков. Однажды к ним подошел загорелый парень, веселый, общительный – заговорил по-болгарски. Этот язык красноармейцы уже немного понимали. Болгарин представился: "Методий – коренной житель Пловдива" и предложил провести небольшую экскурсию по городу. Осмотрели старинные соборы, площади, фонтаны – город даже после варварского нашествия немцев не потерял своего очарования. Молодые люди подружились. "Митя, пусть не с нами, но тоже воевал, в подполье, в сопротивлении. Это мы так Методия между собой звали – Митя или Мефодий", – пояснял Скурлатов.
Спустя несколько дней Алексей зашел на центральную почту, отправить весточку домой. Здесь он снова встретил Методия. Оказалось, тот работал почтовым служащим. Гуляли вместе еще не раз. Методий водил друзей и на холм Бунарджик, или, как его называли, Холм Освободителей, откуда Пловдив виден, с высоты птичьего полёта. На этом холме высился Русский памятник, поставленный в честь офицеров и нижних чинов, погибших в русско-турецкую войну. Венчала его внушительная фигура царя Александра II. Это место Алексей хорошо запомнил.
"Алёша, покажи силушку!"
В Болгарии старший сержант Алексей Скурлатов пробыл до весны 1945 года. Уже ясно было, что войне скоро конец. Один из сослуживцев Скурлатова спросил Методия Витанова, нельзя ли достать материи и сшить цивильный костюм – очень уж хотелось солдату нарядиться, на танцы сходить. Талоны на ткань удалось собрать по знакомым, местный портной сшил костюм, и когда парень его надел друзья ахнули: "Ты в нём такой важный, прямо на памятник похож!" Но тот засмеялся: "Памятники с Алешки делать надо, вон какой богатырь!"
И правда, 22-летний сибиряк Алексей Скурлатов – почти двухметрового роста плечистый, с русым чубом, яркими синими глазами – как есть богатырь. Друзья просили: "Алёша, покажи силушку!" А он и рад. "Молодость через край била, – позже объяснял Скурлатов, – Хоть и война, а плясали. С болгарами подружились мы крепко. Я схвачу двух человек под мышки – и ну их кружить... Все удивлялись, говорили: "Сразу видно, что ты сибиряк".
Удивился такой могутности и Методий Витанов. А вот дальше источники расходятся. Согласно одним, Витанов сфотографировал друга, другие уверяют, он сделал карандашные наброски, а третьи говорят, что никаких портретов не было. Кто прав – неизвестно.
А между тем, покидая Пловдив, Алексей забыл взять адрес своего болгарского друга. Русским солдатам так хотелось домой – все мысли были только о возвращении.
Мирная жизнь
В ноябре 1946-го демобилизованный сержант Скурлатов добрался наконец до родного села. И началась мирная жизнь. К весне 1947-го молодой фронтовик, после окончания курсов механизаторов, устроился в совхозной МТС трактористом. Но кто на ком ездил – Алексей на тракторе, или наоборот – это еще вопрос. Трактора в совхозе были старые-престарые, ломались часто. Племянник Алексея Ивановича позже рассказывал: "Вот заглохнет трактор посредине поля. А дядька мой пойдет в околок, небольшой лесок возле пашни, сломит руками тоненькую березку или мощную ветку, на нее зацепит трактор и, как на тросе, на своем горбу тащит технику в ремонт. А это почти пять километров по полю. Починит, а потом обратно в поле. Сила у него была богатырская".
Пока хватало здоровья, Скурлатов пахал и сеял, поднимал целину, возглавив в родном Косихинском районе первую комсомольско-молодёжную бригаду, был признан заслуженным комбайнёром РСФСР.
Вскоре после войны Алексей Скурлатов познакомился в совхозе с девушкой – Марией, происходившей из семьи поволжских немцев, высланных во время войны на Алтай, и в 1947 году женился на ней.
Совхоз выделил молодым комнатку в деревянном бараке – с жильем в селе было туго, вместо добротных бревенчатых домов стояли землянки, слепленные из глины с соломой. Комната в бараке была тесной: кровать, стол, печка – вот и вся обстановка, но супруги жили душа в душу, без ссор и обид.
А между тем в Пловдиве
В январе 1947 года в Пловдиве создали городской комитет по строительству памятника Советской армии. Построить его решили на холме Бунарджик рядом с памятником русским солдатам, погибшим в русско-турецкой войне 1877-1878 годов. За деньгами на строительство дело не стало – все жители Пловдива откликнулись: трудовые коллективы, общественные организации, институты, городские советы – года не прошло, собрали 6,5 миллионов левов. В 1949 году объявили конкурс проектов будущего памятника. Десять творческих коллективов, состоявших из именитых болгарских скульпторов, художников и архитекторов предложили свои варианты. После долгих споров о том, что же будет стоять над Пловдивом, выбрали два варианта "Красный богатырь" и "Победа". Авторам дали год на доработку, и в 1950-м комиссия сделала окончательный выбор. Победил проект Васила Радославова "Красный богатырь" – именно так должен был называться 11-метровый железобетонный памятник, водруженный на 6-метровый постамент.
Начались строительные работы. Посмотреть на них частенько приходил Методий Витанов. По одной из версий он передал фотографию (или свои карандашные наброски) Алексея скульптору Василу Радославову, и тот создавал памятник, основываясь на этом изображении. По другой – никакой документальной основы не было, просто Витанов, увидев макет памятника, поразился: фигура и лицо монумента были словно списаны с его русского друга Алеши! Где правда – уже не узнать, но сам Витанов, рассказывая о том, как "Красный богатырь" стал "Алёшей" ни о каких снимках не упоминал.
"Когда началось строительство, я часто приходил сюда, на Холм Освободителей, и смотрел, как поднимается фигура советского солдата, – писал Витанов в письме, которое много лет спустя опубликовал журнал "Огонек". – Однажды рассказал рабочим о своем друге и на одном из камней написал "Алеша". Имя понравилось строителям, и они уже не называли скульптуру иначе, чем "Алеша". А потом и весь Пловдив задолго до официального открытия монумента стал называть его этим именем".
Памятник украсили барельефами "Советская армия бьет врага" и "Народ встречает советских воинов". К монументу, стоящему посреди большой смотровой площадки, подвели широкую лестницу в сто ступеней. Изваяние торжественно открыли осенью 1957 года, к тому времени уже весь город знал, что на холме ни кто иной, как русский воин Алёша.
Единственный в мире памятник, у которого есть свой гимн
Осенью 1962 года в Пловдив по приглашению общества советско-болгарской дружбы отправилась делегация, куда входил популярный в то время композитор Эдуард Колмановский, чью песню "Я люблю тебя жизнь" знал каждый житель СССР. Разумеется, гостей повезли на гору, где стоит "Алёша", и этот памятник произвел настолько сильное впечатление на музыканта, что вернувшись в Москву, Колмановский написал для "Алеши" музыку. Но созданная мелодия композитору чем-то не нравилась, поэтому он долгое время никому ее не показывал. Наконец он пришел к мысли, что пловдивский памятник для полноты музыкального выражения нуждается в народной музыке, и ввел мелодию болгарской партизанской песни времен второй мировой войны "Балкан ты наш родной". И песня, у которой еще не было слов, "зазвучала".
Спустя несколько месяцев Колмановский сыграл эту мелодию своему другу, поэту Константину Ваншенкину. Тот сам был фронтовиком, прошёл всю войну. Кстати, как и Алексей Скурлатов, Ваншенкин участвовал в боях на 3-м Украинском фронте, так что они могли видеться. Правда, он никогда не писал текстов на готовую музыку. "Для "чистого" поэта написание песни – по ряду профессиональных причин, сложившихся привычек и навыков – дело чрезвычайно сложное, а для многих и невозможное, – объяснял стихотворец. – У большинства слова песни получаются, как правило, гораздо слабее собственно стихов, и мы лишь мечтаем, чтобы наши просто стихотворения были положены на музыку". Однако "Алёшу" Ваншенкин написал специально для музыки. На создание песни ушёл год.
В 1963-м песня была уже готова, но запели её далеко не сразу. Слова опубликовали только в 1966 году в журнале "Старшина-сержант", в выпуске, посвященном советско-болгарской дружбе. И песню включил в свой репертуар Краснознаменный ансамбль песни и пляски Советской армии имени Александрова. В 1967-м ансамбль привёз песню в Пловдив, и там – у подножия памятника "Алёше", в присутствии многих тысяч слушателей состоялось её первое исполнение. Это был триумф. Затем песня "Алеша" стала часто звучать по радио. В 1970 году она стала официальным гимном города, и до 1989 года её включали на радио каждое утро. Под "Алёшу" просыпались сотни тысяч людей и шли на работу, учёбу. В СССР она была не менее популярна: её выпускали на пластинках, исполняли в "Песне года" и включили в фонохрестоматию (подбор пластинок) для уроков музыки в школе. В 2010 году в интернете среди русскоязычного населения провели опрос: "Какие песни вы пели в школе на уроках музыки?". Большинство опрошенных вспомнили только "Алёшу" и "Катюшу".
Письмо в "Огонёк"
Шли годы. Методий многим рассказывал, что лично был знаком с этим храбрым Алёшей, сожалел, что не взял у него адреса для переписки, и даже фамилию не подумал спросить. Накануне 30-летия Победы Методий решил попытаться разыскать своего друга и написал открытое письмо в популярный советский журнал "Огонёк". А вдруг повезет, и Алёша откликнется?!
После публикации Витанову стали приходить письма со всего СССР. Кто только ни писал ему! Матери и жены погибших на фронте Алексеев, высылали снимки, спрашивали: "А может, это вы с моим Алешкой подружились в Болгарии?!"
Писали школьники, учителя, любители истории, фронтовики, которые утверждали, что они и есть тот самый Алеша. Но Витанову не нужны были подходящие под Алешу кандидатуры, он хотел найти своего товарища, настоящего Алешу, сибирского богатыря, которого ясно помнил и 30 лет спустя. Но шли годы, а друг не откликался – в окружении Методия стали сомневаться: а был ли вообще прототип Алеши?
Почему Алеша не откликнулся
Военные ранения и тяготы всё же сказались на здоровье Алексея Скурлатова, врачи перевели его на инвалидность, с трактором в совхозе пришлось расстаться, но тот без дела жизни не представлял, и уговорил директора Овчинниковского мотороремонтного завода принять его на работу слесарем-наладчиком. Механиком он оказался замечательным, скоро и на новом поприще вышел в передовики, стал рационализатором.
На работе его товарищ Андрей Усольцев в обеденный перерыв зачитал статью про Алёшу вместе со всеми.
– Что, мужики, никто не встречал этого Алёшу? – шутя, спросил Усольцев.
Скурлатов разволновался – даже закурить не смог, руки ходили ходуном. Коллеги это заметили.
– Вам плохо, Алексей Иванович?
– Нет, мне хорошо, – с трудом проговорил он. – Столько лет... Выходит, Методий помнит! Помнит!
– Кого? – ничего не понимал Андрей.
– Да это меня! Меня в Болгарии ищут!
– Ну, вы и загнули! – взорвался смехом Усольцев. – Да были бы вы тем Алешей, все бы про вас знали.
Алексею Ивановичу не поверили, и это недоверие глубоко его ранило. Он перевёл разговор в шутку, и зарёкся никому больше про Болгарию не рассказывать. Зачем, раз не верят, да ещё шутом выставляют. Он даже жене об этой истории ни слова не сказал.
"Нашёлся братушка Алёша!"
После публикации в "Огоньке" прошло семь лет. Алексей Иванович зарок не нарушал. Но тут вмешалась судьба. В 1981 году Андрей Усольцев, тот самый, что читал всем письмо Витанова и не поверил робкому признанию Скурлатова, получил путёвку в санаторий в Белокурихе. Теперь там известный город-курорт, а тогда был просто посёлок, где работали знаменитые лечебницы с радоновыми ваннами. Поправлять здоровье в Белокуриху ехали люди со всей страны. Так в одном номере санатория оказались учитель из Свердловска Леонид Голубев и слесарь из Налобихи Андрей Усольцев.
Голубев – интеллигент, эрудит, директор экспериментальной политехнической школы (которых на весь СССР по пальцам пересчитать), автор книг и статей в центральных газетах произвёл на сельского труженика Усольцева большое впечатление. Видимо, ему тоже захотелось блеснуть чем-нибудь в разговоре, а тут как раз и случай представился.
Вечером после ужина соседи пошли в холл смотреть телевизор. О том, что было дальше, Голубев позже сам рассказал в газете "Советская Россия".
"Я отдыхал на курорте Белокуриха, что расположен в живописной долине меж Алтайских гор. По телевизору в исполнении болгарских певцов Маргрет Николовой и Георгия Кордова звучала популярная песня "Стоит над горою Алеша, в Болгарии русский солдат..." Ко мне склонился сосед по палате А.Г. Усольцев:
– Очень люблю эту песню. Вот уж действительно памятник памятнику. А знаете, кто он Алёша? Да это мой товарищ, рабочий Алексей Иванович Скурлатов".
Голубев решил проверить эту информацию. Вернувшись в Свердловск, он стал собирать материалы про памятник в Пловдиве, нашёл в библиотеке тот самый "Огонёк", письмо Витанова и написал письмо в Налобихинский райком комсомола: рассказал, что ищет солдата, ставшего прототипом памятника "Алёша" в Пловдиве и спросил, правда ли, что слесарь Алексей Скурлатов освобождал Болгарию? В письме был длинный список вопросов к Алексею Ивановичу.
Скурлатова вызвали в райком, расспросили, упрекнули: "Что же ты про памятник молчал?". А он: "Да неловко, ещё скажут, что выдумал".
Вскоре Голубев получил ответ на свои вопросы вместе с вложенной в конверт фотографией Скурлатова. Тем временем он нашел через редакцию "Огонька" болгарский адрес Витанова и в декабре 1981 переслал ему фото Алексея Ивановича с кратким текстом: "Алёша, тот самый Алёша, который участвовал в освобождении Пловдива и дружил с болгарским товарищем Методием Витановым, жив и здоров, работает слесарем на мотороремонтном заводе. Его адрес…"
Через неделю из Болгарии прилетело письмо, где было всего несколько слов: "Это он! Нашёлся братушка Алёша!".
История скромного фронтового разведчика, ставшего прототипом знаменитого памятника, которому посвящают стихи (есть известное стихотворение Роберта Рождественского "Памятник солдату Алеше в Пловдиве" и много других) и слагают песни, разошлась довольно широко и достигла ушей столичного фотожурналиста Вячеслава Киселева.
"Скурлатова в Зеленоград привёз я, – рассказывает Вячеслав Петрович, – и было это в 1980-х годах. В то время я работал фотожурналистом в Агентстве печати "Новости"! (АПН) – это был ведущий информационный и публицистический орган, образованный, кстати, на основе знаменитого Совинформбюро. В канун 40-летия Победы мы в АПН готовили множество всяких материалов, в том числе делали новости и для Болгарии. В ходе этой работы я и узнал об Алексее Скурлатове – солдате, которому в Пловдиве поставлен всем известный памятник. Выяснил, что живет он тихо, скромно где-то на Алтае. И я заинтересовался: выписал командировку и отправился на Алтай, чтоб познакомиться с ним".
В ходе этого знакомства выяснилось, что боевой путь ветерана начался под Крюковым, и тогда журналист пригласил героя к себе – побывать на земле, которую он освобождал, полюбоваться новым городом, который вырос в этих местах. Алексей Иванович приглашение принял, и не раз приезжал в Зеленоград. В один из его визитов и была сделана фотография, с которой начался наш рассказ. На ней Скурлатов в гостях у Вячеслава Киселёва, стоит на 12 этаже на балконе его квартиры – любуется новым 9-м районом. Снимок сделан в 1984 году, когда их дружба насчитывала уже несколько лет.
О поездке на Алтай и Зеленоградских встречах с Алексеем Скурлатовым Вячеслав Киселёв вспоминает так. "Приехал я в родную деревню Скурлатова – Налобиху: глубинка, как она есть – ни дорог, ни цивилизации. Алексей Иванович по этому бездорожью ездил на своем мотоцикле "Урал".
В начале 1980-х годов он был еще бодр, крепок, продолжал трудиться, только в 1983-м в возрасте 60 лет вышел на пенсию.
Я пришел к тамошнему первому секретарю райкома партии: "Что ж вы ветерану не помогаете?" Тут местные власти засуетились, продуктов подкинули, несколько килограммов мяса. Скурлатов пригласил своих друзей-фронтовиков, живших поблизости, и мы пошли в березовый лес – зима только начиналась, первый снег лёг – развели костерок и отпраздновали встречу в "полевых условиях"».
"В Налобихе, будучи в гостях у Скурлатовых, я сделал фото: Алексей Иванович с женой Марией слушают песню Колмановского "Стоит над горою Алёша". Эту пластинку с песнями военных лет я привёз с собой. Мы нашли какой-то старенький проигрыватель, и запустили диск".
"О днях, проведенных в Болгарии, сам Алексей Иванович рассказал мне вот что. Он был крепкий здоровенный парень – настоящий сибиряк, да к тому ж еще красавец, такой чисто русский типаж. Когда они праздновали Победу в Болгарии, на его раскинутых руках повисли две девушки, и он кружил их как на карусели. Болгары восхитились: "Вот это детина!" Много говорили мы и о войне. В одном из разговоров, Скурлатов сказал мне, что начал воевать в лыжбате в знаменитой сибирской стрелковой дивизии. Он участвовал в наступлении 5 декабря 1941 года под Москвой и принял боевое крещение под Крюковым. Я пригласил его к себе в Зеленоград".
Когда Вячеслав Киселёв вернулся из командировки в Москву, за привезённый им материал в Агентстве сразу ухватились: ещё бы – такой человек! Публикация моментально разошлась, и Скурлатова настигла заслуженная слава. Алексея Ивановича сразу взяли в оборот. Его стали приглашать на разные мероприятия, юбилейные торжества.
"В Зеленограде я привез Алексея Ивановича в 719-ю школу, директором которой была тогда Татьяна Николаевна Забелина. В этой школе был создан музей боевой славы маршала Рокоссовского, куда часто приходили фронтовики и приезжали гости других городов. Там Скурлатов встречался с пионерами, рассказывал им о своем боевом пути. Алексей Иванович приезжал ко мне в гости несколько раз, бывал на мероприятиях, посвященных годовщинам битвы под Москвой. А 1982 году мы с ним полетели в Болгарию".
Встреча
Болгария хоть и была братской социалистической страной, но попасть туда из советской глубинки оказалось ох, как непросто – всё-таки заграница. Помог профсоюзный комитет мотороремонтного завода, где трудился Скурлатов – удалось пробить для него путёвку на горный болгарский курорт "Санданский". Но неделя, проведённая им в Пловдиве в августе 1982-го, оказалась гораздо целебнее любого курорта.
Вернувшись в Налобиху, Алексей Иванович написал в краевую газету "Алтайская правда"письмо-отчёт о поездке в Болгарию: "В аэропорту в Софии нас встречало много людей с цветами, были корреспонденты. Тут и произошла наша трогательная встреча с Методием Витановым. Я его узнал, и он меня. Бросились друг к другу со слезами и руки так до самого вокзала не отпускали. Нам давали целые охапки цветов, мы шли и шли по цветам, которые бросали нам под ноги. Потом повезли нас в Пловдив.
Мне выдали номер в гостинице "Ленинград", а потом пригласили на ужин. Только переступили порог ресторана, как раздалась музыка и песня "Алёша" в исполнении болгарской певицы. Поклонился я всем, и, пока мы ужинали, музыканты исполняли русские и болгарские песни..."
На следующий день Методий и Алексей поехали на Холм Освободителей. Вот как эту встречу описала одна из болгарских газет.
"К памятнику подошли двое мужчин с сединою на висках. Один из них болгарин, другой – русский. Это Методий Витанов и Алексей Скурлатов, встретившиеся, наконец, после многолетней разлуки. В 1944 году. Алеше было двадцать два, теперь Алексею Ивановичу – шестьдесят.
И русский, и болгарин, возложив цветы к памятнику, долго, не отрываясь, смотрели на величественную статую советского солдата, в образе которого воплощены тысячи таких воинов-освободителей, каким был Алёша. И так они, русский и болгарин, стояли долго, взявшись за руки, со слезами на глазах. В тот день друзья-болгары рядом с гранитным увидели живого Алёшу".
"Болгары были в восторге, – добавляет Вячеслав Киселёв, – каменный Алёша чрезвычайно походил на живого. Несколько лет мы со Скурлатовым довольно тесно общались, переписывались, у меня до сих пор хранятся его письма, очень добрые и теплые. А затем в 1987-м я отправился в командировку в Афганистан, где находился до 1991 года, и наша связь прервалась".
Алексею Скурлатову судьба отпустила долгий срок, он умер в 2013-м, на 92-м году жизни, пережив три попытки Болгарских властей избавиться от знаменитого памятника в Пловдиве как от символа советской оккупации – в 1989, 1993 и 1996 году.
Однако монумент по-прежнему стоит на своём месте, благодаря жителям города – они круглосуточно дежурили у памятника и отстояли "Алёшу". В 1996 году Верховный суд Болгарии постановил, что "Алёша"– памятник Второй Мировой войны и сносу или переделке не подлежит.
Только факты
Алексей Скурлатов родился 30 марта 1922 года в селе Налобиха Алтайской губернии.
Рос в многодетной семье. С 12 лет работал наравне со взрослыми.
В 1941 году ушёл на фронт добровольцем.
Воевал под Москвой, Калинином, Ржевом, на Курской дуге.
В 1944 году участвовал в Болгарской операции.
Среди многочисленных наград два ордена Красной Звезды.
Умер в 2013 году.