СОВЕТСКИЙ ШИК
В 1972 году директором Елисеевского был назначен Юрий Соколов. С ним я, магазин, стал еще краше и еще лучше. Посетителей встречали ухоженные продавщицы в накрахмаленных халатах. В отличие от сотрудниц других магазинов эти женщины всегда были в прекрасном расположении духа и не позволяли себе ни одного грубого слова в адрес покупателей.
Соколов мне понравился с первой минуты - приветливый, спокойный, уверенный. Биография у него была безупречная - фронтовик, орденоносец, знаток торгового дела. Все ладно у нового начальника было и в личной жизни. Дома его ждали супруга с необычным именем Флорида и маленькая дочка.
Честно говоря, с появлением Соколова я облегченно вздохнул. Сразу видно - пришел не временщик, не бюрократ, а настоящий хозяин. Юрия Константиновича считали талантливым и перспективным руководителем. В годы тотального дефицита он умудрился обеспечить бесперебойную поставку продуктов в мои палаты. Глянешь на соседей - у них на прилавках шаром покати. А у нас, пожалуйста, и сыр, и консервы, и колбаса. Кто бы мог подумать, что продовольственный рай обернется трагедией... Но об этом чуть позже.
Многим я известен, как роскошный гастроном советской эпохи. А ведь этот период - лишь часть моей истории, можно сказать, верхушка айсберга.
СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ
Мое строительство в конце 18 века затеял статс - секретарь Екатерины Второй - Григорий Козицкий. Мужчина чувственный, возвышенный, интеллигентный. Для государыни переводил Овидия и Свифта. Водил дружбу с Ломоносовым и Сумароковым.
В 47 лет Григорий Васильевич женился на молодой бойкой и задорной барышне - Екатерине Мясниковой. Девушка была дочерью богатого симбирского купца и промышленника Ивана Мясникова. Вместе с женой Козицкий получил в приданое два завода и 19 тысяч душ крепостных. Еще и императрица по случаю свадьбы пожаловала своему любимчику - Григорию Васильевичу 10 тысяч рублей - огромные деньги по тем временам. Пара, нужно сказать, сложилась прекрасная. Муж не мог надышаться на юную супругу, а Катенька, выросшая в провинции, внимала каждому слову ученого мужа. В 1971 году прогремела свадьба, в 72-ом на свет появилась первая дочка - Сашенька, в 73- вторая - Аня. Казалось бы, живи и радуйся.
Козицкий, переполненный благостными чувствами, задумал сделать роскошный презент супруге, благо финансы позволяли. И этим подарком должен был стать был я. Григорий Васильевич выбрал место для стройки в самом центре столицы, на Тверской. Знал, что Катеньке нравится шумная светская Москва. Любила она гостей встречать, как завороженная слушала стихи, а от некоторых, бывало, даже и плакала. Где ж еще принимать посетителей, как не на Тверской, в двух шагах от Кремля? Работа закипела. Однако беда пришла, откуда не ждали. Видимо, от того, что все у него есть, и жизнь в достатке, и красивая супруга, и детки, впал Григорий Васильевич в апатию. Вроде, всю жизнь к чему-то стремился, добивался каких-то высот, от скромного беспоместного дворянина прошел путь до приближенного императрицы, а тут - вот незадача, и желать больше нечего. Тонкая душевная организация Козицкого требовала переживаний и мук, духовных терзаний - да откуда ж им взяться, коли все ладно и хорошо.
Забросил Козицкий государственную службу, стал у себя в комнате запираться, халат домашний сутками не снимал. А в один из вечеров ни с того ни с сего схватился за нож - и, откуда только такая сила, нанес себе 34 удара! Умер он сразу же, на месте. Прибывший врач только развел руками, мол, загадочная это болезнь - меланхолия. Был человек - и нет.
После смерти Григория Васильевича строительство нового дома остановилось на несколько лет.
Одному Богу известно, сколько Катенька слез пролила. Непонятно ей было, почему супруг решил разрушить их счастливую жизнь, почему схватился за нож?
ЗНАТНАЯ ВДОВА
На хрупкие плечи Екатерины свалились все домашние и житейские хлопоты. Но ей-то не привыкать. Недаром в семье промышленника выросла. Первым делом Екатерина Козицкая взялась за меня -решила достроить дом. Ведь я был последней призрачной ниточкой, которая связывала Катеньку с супругом. Для нее Григорий старался, когда начал меня возводить. О любимой думал. Порадовать хотел.
Правда, сделал немного - фундамент и стены, да и те - наполовину.
По сути, Екатерине пришлось начинать все сначала. Дама она была с амбициями. Для строительства пригласила самого именитого и дорогого архитектора того времени - Матвея Казакова.
Так что я с гордостью могу сказать, что мои стены возводили по проекту человека, который построил Петровский Дворец, Сенат Кремля, Дворянской Собрание, Московский Университет.
Годом своего рождения я считаю 1790-ый. Получился я на славу - добротный, модный, просторный. Было во мне три этажа, фасад выходил не во внутренний дворик, как было заведено у соседей, а на Тверскую. Его украшал восьмиколонный портик. На улицу выходили полукруглые окна. Рядом с ними была возведена арка для въезда экипажей во двор. Над ней установили фронтон с изображением герба семьи Козицких.
Матвей Казаков построил меня в стиле классицизма, который уже господствовал в Европе, но еще не добрался до России. Я был, как глоток свежего воздуха в Москве. И выделялся на фоне моих товарок - грузных аляпистых тетушек с узорчатыми наличниками, возведенных в стиле барокко.
Прохожие восхищались моей лаконичной красотой: «Ах, какие четкие пропорции, какой изящный декор!»
Сразу же после завершения строительства в мои хоромы въехала подтянутая, преобразившаяся хозяйка и ее милые озорные дочки - девочки с румяными щечками и пушистыми кудряшками на висках. Я наполнился детским хохотом и веселым топотом маленьких ножек. Иногда на смену им приходили другие звуки - тактичные покашливания и звенящие голоса гостей.
Катеньку благостно приняли в московском обществе. Она заняла видное место при дворе Екатерины Второй. Я с нескрываемым удовольствием распахивал свои двери перед ее именитыми подругами - княгинями Екатерина Дашкова и Дарьей Голицыной, графинями Екатериной Румянцевой и Анной Нарышкиной. Козицкую любили и уважали за ее острый ум, мудрость и врожденное чувство такта. А еще она славилась своей предпринимательской жилкой. К ней приходили советоваться по поводу выгодных вложений. В честь моей хозяйки даже назвали соседний переулок - Козицкий. Причем, произошло это еще при жизни Екатерины. А вот замуж Катенька больше не вышла. Все никак не могла забыть покойного супруга.
ВОТ ТАК ЗИНА!
Барыня прожила долгую и насыщенную жизнь. Умерла она в возрасте 86 лет в своем имении в Подмосковье. За несколько лет до этого Козицкая презентовала меня младшей дочери Ане. И вот же парадокс - чудесная пухленькая девочка выросла в неугомонную крикливую и нескладную даму. При ней мои стены как будто осиротели. Новая хозяйка не закатывала роскошные приемы, предпочитая оставаться в тени. От своей матери она не унаследовала ни красоты, ни ума. В обществе ее не любили. Анна могла сболтнуть лишнего, ни к месту расхохотаться и осадить собеседника крепким словцом.
Честно говоря, я приуныл. Не для такого будущего меня возводили. Забыл сказать, в 20 лет хозяйка сделала удачную партию -вышла замуж за князя Александра Белосельского. Для него это был второй брак. Первая жена Александра Михайловича умерла при родах, оставив ему троих дочерей - Марию, Зинаиду и Наталью.
К чести моей владелицы, девочек она приняла, как родных. И никогда не делала различий между ними и своими детьми. Больше того, меня она передала в наследство не кровным сыну и дочкам, а падчерице Зине. Почему Анна поступила именно так - сложно сказать. Возможно, в приемной дочери она разглядела черты своей матери. Девочка была необычайно талантлива, умна, любила быть в центре внимания и обожала гостей.
У Зинаиды был прекрасный голос и актерский дар. Повзрослев, она много путешествовала, выступала на оперных сценах в Лондоне, Париже и Вене. В 1810 году светская дама вышла замуж за князя Никиту Волконского. В 1824-ом году супруги осели в Москве.
Как только Зиночка вернулась под мою крышу - я сразу понял, скучной жизни конец! И не ошибся. Дом вновь наполнился дамским шепотом, томным ароматом духов и живых цветов.
И ЖИЗНЬ, И СЛЕЗЫ, И ЛЮБОВЬ
Зинаида ввела в моду литературные и музыкальные вечера. Слава об этих светских раутах гремела по всей Москве. Моими частыми гостями были Пушкин, Жуковский, Давыдов, Одоевский, Алябьев и многие другие передовые люди середины 19 века. Помню, как Александр Сергеевич задумчиво расхаживал в гостиной с блокнотом в руках. Неловко краснел в присутствии Зины, а когда она бросала не него взгляд, быстро отворачивался к окну. Я-то сразу понял: «Влюбился, голубчик!» И оказался прав! Именно Волконской Пушкин посвятил известный эпитет «Царица муз и красоты». Были и другие строки, в которых он восхищался Зинаидой.
Александр Сергеевич был не единственным поклонником Волконской. Ей симпатизировал сам Александр Первый! День и ночь мои пороги обивал робкий юноша Дмитрий Веневитинов. Он, буквально, забрасывал мою хозяйку стихами. Их названия говорили сами за себя: «К моей богине», «Три розы», «Нежданный праздник».
Нежные чувства к Зинаиде питал еще один завсегдатай литературного салона - поэт Иван Козлов. Он посвятил даме сердца следующие строки:
В общем, удивительной женщиной была Зина. И я горжусь тем, что был с ней знаком. Будь я мужчиной, а не домом, наверное, тоже упал бы к ее ногам!
В 1826 году под моей крышей сделала последнюю остановку перед поездкой в Сибирь Мария Волконская - жена декабриста Сергея Волконского, - родного брата супруга Зинаиды.
Сергей Григорьевич принимал активное участие в движении декабристов. Уже после выступлений на Сенатской площади он присоединился к восстанию Черниговского полка. Был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Волконского лишили всех чинов и дворянства, и приговорили к 20 годам ссылки в Сибирь. Верная жена последовала за мужем в холодный и суровый край.
«Прощальный вечер» был полон и сладких воспоминаний, и горечи от предстоящей разлуки. Дамы утирали слезы и клялись друг другу в вечной дружбе.
Проводы Марии Волконской с документальной точностью описал литератор Николай Некрасов в своей поэме «Русские женщины».
В 1829 году Зинаида переехала в Рим. Хозяйка была восхищена культурой и традициями Италии. Она и раньше проводила много времени в этой солнечной стране. А потом и вовсе - приняла католичество и решила остаться там навсегда.
Ох, как я переживал. То грустил в одиночестве, то встречал случайных людей. Я сменил несколько владельцев. Но, по сути, так и оставался один. Привыкший к шуму музыки и свету огней, в тревожном ожидании я коротал свои дни. Особо страшно делалось мне по ночам. И ведь было, чего бояться!
ПИФ-ПАФ, И ВЫ ПОКОЙНИКИ
Напротив меня стоял одинокий старик - заброшенный, с выбитыми стеклами особняк помещика Гурьева. Горожане окрестили моего соседа «домом с чертями». Прохожие уверяли, что слышали по ночам вой и грохот старого железа. Из дома, якобы, внезапно вылетали кирпичи, а в уцелевших окнах мелькал призрак женщины в белом.
Потом, по слухам, белесое приведение видели и в моих владениях. И это - чистая правда! Но без всякой мистики. История дамы в белом такова - на первом этаже дома Гурьева поселился известный дрессировщик. Мужчина был суровый, львов и тех не боялся. Призраками такого не напугаешь! В одну из ночей он услышал шум на чердаке, взял пистолет, и собрался идти на второй этаж. Вдруг на лестнице появился то самое приведение. Укротитель не дрогнул и выстрелил в незваного гостя. А на утро обратился в полицию. Уже позже выяснилось, что в доме обитала банда разбойников. Не решаясь больше связываться с дрессировщиком, лихие люди перебрались на мою территорию. От меня как-раз съехали очередные хозяева и я пустовал. Чтобы избавиться от назойливых и любопытных прохожих главарь банды придумал трюк - он облачался в белую простыню и разгуливал в ней перед окнами по ночам. Со стороны смотрелось жутко - аж мороз по коже!
Но полицейские тоже не были простаками. Сначала они устроили засаду в доме Гурьева, а потом переключились на меня. Шайку арестовали. Однако байка о призраках и чертях на Тверской еще долго гуляла среди москвичей.
НОВЫЙ ОБРАЗ
В 1860 годах меня сдали в наем пансиону Эмилия Репмана, в котором учились дети богатых родителей. Среди них были неугомонные мальчишки из семьи купцов Бахрушиных. Ох, и попортили они мне нервы! Не хуже женщины в белом. То на стене что-то наскребут, то стулья перевернут, то ноги не вытрут и шастают по моим царственным палатам в галошах!
А ведь я был рожден для того, чтобы быть знаменитым! Чтобы сверкать, блистать и притягивать к себе восторженные взгляды горожан. Чтобы впускать в свои владения самых ярких и знаменитых, богатых и одаренных москвичей. Уж простите за пафос, но к другому не привык!
И, видимо, высшие силы услышали мои молитвы.
В 1874 году меня выкупает миллионер Самуил Миронович Малкиель. Он нанимает архитектора Августа Вебера, чтобы тот занялся моей перестройкой. Это было и приятно, и волнительно одновременно. Я понимал, что времена меняются и я отстаю от моды. Но не знал, во что превращусь.
Вебер, как будто почувствовал мои переживания. Хлопал по стенам и подмигивал рабочим: «Сделаем из классицизма эклектику. Красота будет неописуемая!»
15 октября 1874 года Малкиель и Вебер отправляют в городскую управу прошение о перестройке дома: “Покорнейше просим разрешить исправление фасада с уничтожением существующих по Тверской улице колонн…”.
Я так думаю, оно и к лучшему. Без колонн и дышится как-то свободнее.
Что еще? На первом этаже строители увеличили оконные рамы. Мои чертоги залил нежный солнечный свет. Под окнами второго этажа появились лавровые гирлянды и цветочные венки, выполненные из камня. Мастера постарались -прорисовали каждый листик, бутончик и завиток. Мне кажется, я стал походить на какой-то древнегреческий храм. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет?
Вебер перестроил и мое внутреннее пространство. Он сузил комнаты на втором и третьем этажах, превратив их в отдельные квартиры. Новые помещения планировали сдавать в наем богатым жильцам. Но эту задумку не успели воплотить в жизнь. В 1898 году меня выкупил петербургский купец Григорий Елисеев.
ЦАРЕВИЧ ЕЛИСЕЙ
Первым делом новый владелец приступил... к ремонту. Он задумал сделать мои покои еще краше! И превратить меня из обычного жилого особняка в роскошный магазин. Что уж тут говорить, я был польщен. Грандиозный проект привлек внимание жителей столицы. Меня заметил сам Владимир Гиляровский - звезда журналистики начала 20 века. Он посвятил мне несколько глав в своем знаменитом сборнике рассказов и очерков «Москва и москвичи». Вот, что литератор написал о моем преображении:
«…Архитектор, привезенный Елисеевым, зашил весь дом тесом, что было для Москвы новинкой, и получился гигантский деревянный ящик, настолько плотный, что и щелочки не осталось.
Идет год, второй, но плотные леса все еще окружают стройку. Москвичи-старожилы, помнившие, что здесь когда-то жили черти и водились привидения, осторожно переходили на другую сторону, тем более что о таинственной стройке шла легенда за легендой.
Нашлись смельчаки, которые, несмотря на охрану и стаю огромных степных овчарок во дворе, все-таки ухитрялись проникнуть внутрь, чтобы потом рассказывать чудеса.
— Индийская пагода воздвигается.
— Мавританский замок.
— Языческий храм Бахуса.
Последнее оказалось ближе всего к истине.
Наконец леса были сняты, тротуары очищены, и засверкали тысячи огней сквозь огромные зеркальные стекла. В 1901 году состоялось торжественное открытие «Магазина Елисеева и погреба русских и иностранных вин». Москвичи смотрели на меня открыв рты. Среди них можно было услышать такие разговоры:
— Обстановочка - то! Миллионная! .. Разориться можно!..
— Ну не разорятся… На потребителей разложат.
Я был безумно горд собой! Сверкал новыми стеклышками и свысока смотрел на гостей. Удивительно, но я стал похож, скорее, на дворец, чем на магазин.
Моей переделкой занимался архитектор и инженер Гавриил Барановский. По его проекту были сломаны перекрытия между первым и вторым этажами. Благодаря этому новшеству торговый зал получился огромным и «воздушным». Я буквально, летал на крыльях!
Стиль моего внутреннего убранства посетители прозвали «мавританским». На стенах появились диковинные рисунки, геометрические фигуры, арабская вязь, а в углах - живые пальмы, привезенные Елисеевым для дополнительного колорита из-за границы.
КУШАТЬ ПОДАНО
Вот как описал это буйство красок и товаров Владимир Гиляровский: «На тротуаре была толчея людей, жадно рассматривавших сквозь зеркальные стекла причудливые постройки из разных неведомых доселе Москве товаров. Горами поднимаются заморские фрукты; как груда ядер, высится пирамида кокосовых орехов, с голову ребенка каждый; необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы; перламутром отливают разноцветные обитатели морского царства—жители неведомых океанских глубин, а над всем этим блещут электрические звезды на батареях винных бутылок…».
В деревянных кадках поблескивало янтарными огоньками тягучее оливковое масло. В России его считали диковинкой и называли деревянным. У нас ведь как привыкли? Делать масло из семян травы - подсолнухов, горчицы и льна. А иностранцы, вот же черти, научились из древесных плодов отжимать.
За лангустами, трюфелями и птифурами - небольшими печенюшками, приготовленными по особому рецепту, съезжались гурманы со всей Москвы.
Говорят, что концепцию укладки товаров в пирамидки придумали в Советском Союзе. Так вот, это - ложь! Первый был мой хозяин -Григорий Елисеев.
Я во многом опередил свое время. Во-первых, Григорий Григорьевич мастерски использовал электрические лампы. Для того, что выделить товары, он пригласил осветителей из театра. По их совету, хозяин подсветил «холодные» явства - мясо, рыбу, колбасы -насыщенным синим цветом. А «теплые» -хлеб, фрукты, конфеты, -мягким желтым.
Во-вторых, Елисеев предложил москвичам доставку. Любые блюда он обещал довести до нужного адреса «на моторе» всего за час.
Гениальный был человек! Предприниматель с большой буквы. А каких продавцов он нанимал! Все умницы, начитанные, интеллигентные, со знанием иностранного языка. Покупатели были им под стать. Цены Григорий Григорьевич установил приличные. Так что приобрети мои товары могли только самые богатые москвичи. Самый сок общества. Чему лично я был только рад.
Я как будто вновь погрузился в приятную атмосферу 19 века, когда под крышей собирались первые красавицы столицы, известные поэты и музыканты.
МЫ ЖДЕМ ПЕРЕМЕН
А потом грянула революция. Григорий Григорьевич эмигрировал в Париж. В воздухе повисла неопределенность. Божечки, как же я испугался! Решил, что роскошной жизни пришел конец. Запылятся мои витрины, исчезнут хрустальные люстры, разберут по камушкам дорогие стены и скульптуры. Но, слава Богу, этого не произошло.
Со мной случилось то, что и со всеми частными владениями - меня национализировали. Ох, как не по нутру мне это слово! Однако, к моему удивлению, государство сохранило мой гастрономический профиль. На своих местах осталась лепнина, картины и колонны. Разве что исчез швейцар у дверей. И поменялось название. Теперь меня стали величать - «Гастрономом номер один». Это было неожиданно и приятно.
Горожане сравнивали меня с гостиницей «Националь» и Большим театром. И это тоже грело душу. Мои прилавки вновь ломились от товаров, в том числе и дефицитных. В мои чертоги опять стали наведываться знаменитые и богатые люди.
Вот, что говорила обо мне народная артистка РСФСР Светлана Немоляева, которая проживала в доме напротив: “В Елисеевском стояла огромная кофемолка, был красиво оформленный прилавок. Весь магазин пах чудесным молотым кофе, можно было прийти и намолоть 100 грамм, и там люди встречались. Я там встречала и Кторова — замечательного артиста МХАТа, и Массальского — в ту пору я была совсем девчонкой и не была с ним знакома, но все равно это оставило след в памяти на всю жизнь.”
Как же я был счастлив! Хоть и в новой форме, но все вернулось на круги своя. В моих владениях опять шуршали модные платья и витал аромат дорого парфюма. Но теперь он смешивался с приятным запахом свежей выпечки и легкими нотками вина. Успех вскружил мне голову! И я, грешным делом, подумал, что теперь так будет всегда...
НЕ УДАЛОЙ СОКОЛ — СОКОЛОВ
Как я уже говорил, в 72 году директором магазина назначили Юрия Соколова. Он расширил ассортимент и добился того, что в эпоху глобального дефицита на прилавки «выкидывали», как говорили в ту пору, заветную копченую колбасу, сосиски, шоколадные конфеты.
Однако такого успеха Соколов добился не просто так - он торговал неучтенным товаром. «Из-под полы» по завышенной цене в Елисеевском можно было раздобыть, что угодно, хоть крабов, хоть устриц, хоть черную икру. Разумеется, редкие товары продавали только «своим». Одна часть нелегальных доходов шла продавцам, другая - на взятки чиновникам.
Схема была такова - деньги получал в первую очередь начальник управления московской торговли Николай Трегубов. От него ниточки тянулись к председателю Мосгорисполкома Владимиру Промыслову и первому секретарю московского горкома КПСС Виктору Гришину.
Благодаря чиновникам Соколов добивался поставок тех же сосисок и сыров, которые расхватывали обычные граждане. И которых не было в других магазинах. Для элиты Юрий Константинович доставал икорку и балычок.
Я отлично помню, как по темным коридорах в кабинет директора семенили люди в темных плащах. Говорили шёпотом. Беспокойно оглядывали по сторонам. Иногда тишину кабинета разрывали телефонные звонки. Соколов был краток: «Что? Когда? Да, будет».
В такие моменты я чувствовал себя героем шпионских кинофильмов.
Механизм был отлажен, как часы. Юрия Константиновича знали и уважали. К нему заглядывали артисты, чиновники, ведущие врачи и инженеры. С гостями ему удавалось поддерживать не только деловые, но и приятельские отношения. Дружили семьями. Ходили друг к другу в гости. Соколова считали приятным собеседником, который разбирался в музыке, искусстве и литературе.
Гром среди ясного неба грянул в октябре 1982 года.
Я навсегда запомнил тот роковой день. В кабинет директора без стука вошли люди в штатском. Перебросившись парой фраз, они попросили Соколова проследовать с ними. Директор выразил крайнее недоумение. «Это какая-то ошибка, - растерянно произнес он, -я сейчас позвоню наверх и все улажу». Однако на телефонный аппарат легла рука в черной перчатке. «Не положено» - отчеканил суровый голос. Когда Юрия Константиновича выводили из кабинета, он и предположить не мог, чтобы больше не вернется сюда никогда...
Моего хозяина обвинили в использовании служебного положения и получении взяток. Приговор суда шокировал всех - расстрел! Это было странно и нелогично. Хотя бы с той точки зрения, что по закону за взятки полагался приличный срок, но никак не расстрельная статья.
Я слышал, что уже после вынесения приговора прокурор признался, что на него было оказано давление. И вот, в чем дело. В ноябре 82 года умер Брежнев. За несколько месяцев до кончины слабого и больного генсека в кулуарах Кремля развернулась борьба за власть. На место лидера государства претендовало два человека: - председатель Комитета Государственной безопасности Юрий Андропов и Первый секретарь Московского горкома КПСС - Виктор Гришин. Соколов был человеком Гришина. И Андропов решил нанести предупреждающий удар.
Последним человеком, которого Соколов увидел перед исполнением приговора, была его жена. Супругам выделили полчаса на прощение...
Я потом часто видел Флориду. Она приходила под вечер, останавливалась напротив входа и долго вглядывалась в потемневшие окна третьего этажа. Туда, где располагался кабинет ее покойного супруга...
Ох, как мне было ее жаль! На момент трагедии женщине было всего 43 года - казалось бы, вся жизнь впереди. Рядом с любимым. Но судьба распорядилась иначе.
ВПЕРЕД В ПРОШЛОЕ!
После распада Союза в 91 году я превратился в обычный продуктовый магазин с типичным набором товаров. Жил, как все и не загадывал ничего наперед. В 2005 году меня выкупила известная торговая сеть. Но через несколько лет она закрылась. Так бывший гастроном номер один остался не у дел.
Но, знаете, я не унываю. В моей истории были и черные, и белые полосы. За падениями следовали взлеты. И я уверен, что так будет и и в этот раз. Я жду нового хозяина, умного, интеллигентного, с деловой жилкой, большими связами и широкой русской душой. Я точно знаю, что в моих пределах опять загорится свет, заиграет музыка и засияют витрины
Это был Всеволод Кузнецов — ожививший голос знаменитого Елисеевского гастронома. Еще больше непридуманных историй из уст оживших зданий российской столицы слушайте в подкасте газеты METRO "Голоса московских домов"