Рисовать человека с натуры по 12 часов, стоя за мольбертом, для художника норма. Другое дело, когда модель движется, точнее танцует японский медленный танец буто.
Именно его я отправилась рисовать в актовый зал галереи ГРАУНД Солянка, на встречу клуба поклонников движущейся натуры, где художников ждут необтёсанные деревянные парты, а танцоров – советский ковёр.
Менеджер галереи объявляет старт занятия, прямо как действие в спектакле, удаляется, и в зале начинает греметь электронщина. Под микс звуков лязгающего металла и падающих капель выходят танцоры-натурщики: становятся по краям ковра и медленно-медленно тянутся навстречу друг другу, выписывая ногами и руками плавные па.
На листах и ватманах появляются первые линии. В каждом движении танцовщиков, как и во взмахе кисти собравшихся художников, чувствуется характер и эмоции. Кто-то дерзко наносит контур пером и заставляет пару остановиться, но лишь на бумаге. Другие робко царапают карандашом лист, не успевая изобразить запутавшиеся ноги парня и танцовщицы. Маленькая художница в ушанке, так и не снявшая изумрудное пальто, как Пикассо ромбами и квадратами, переносит на бумагу объятия и перекаты танцующей пары. Поодаль высокая хмурая девушка не отрываясь водит кистью по листу, будто заранее зная, под каким углом пройдёт очередной замедленный взмах моделей.
– Да тут одни профи, – паникую я. Совершенно не зная с чего начать, заглядываю в блокнот соседки. В ответ на моё испуганное лицо Анастасия шепчет:
– Когда что-то не получается, не грызи себя. Когда садишься рисовать за парту, начинается хаос. Я пытаюсь внушить себе, что времени подумать нет, ведь они постоянно движутся. Но всё равно позволяю себе остановиться, помедитировать, а потом снова принимаюсь ловить натуру. И ты попробуй.
Пытаюсь снова – получается лучше, но линии как будто пляшут, и угадать в них танцоров буто невозможно.
– Не спеши, рука должна двигаться как бы вместе с ними, представь, что это общий танец, – снова советует Анастасия.
Обуздать панику удаётся только после перерыва. На ковре горит фонтан эмоций – пара то отстраняется друг от друга, явно изображая ссору, то пытается коснуться плеч в попытке помириться. Такое грех не написать.
Заношу свой линер над листом альбома снова и снова. Поднимается гул: страницы у художников шелестят одна за другой, кисти, стряхиваемые о баночки, почти вальсируют. Время ускоряется и вдруг замирает: опомнившись, понимаю, что вокруг меня уже никто не сидит и целая половина тетради исписана. Передо мной стоят натурщики и с интересом разглядывают рисунки. Не растерявшись, сразу спрашиваю, что для них важнее – танец или внимание зрителя.
– Внимание художника как зрителя очень ценно, тебе хочется как можно ярче, больше и качественнее прожить свои чувства в танце, показать, какие эмоции ты вкладываешь в каждое движение, – начинает Яков Вайсбурд, оказавшийся не только танцовщиком буто, но и практикующим гештальт-терапевтом.
– Мы как дрова, а художники огонь, – подхватывает напарница Якова Лилия, тоже психолог, врач-терапевт, гештальтист.
– Я могу прийти сюда любым – злым, раздражённым, суетливым, а в танце быть нарциссичным, закрытым, но когда он заканчивается, я выхожу совершенно другим, – продолжает Яков. – Прямо как в моей учёбе и психотерапевтической практике, только в танце. Рисовать я не умею, поэтому всегда спрашиваю у рисовальщиков, каково им. В этот раз почему-то все быстро разбежались. Может, расскажете, что вы почувствовали?
Я краснею и рассказываю, что увидела историю своих отношений в танце. Вопросы продолжают сыпаться: где работаю, чем ещё занимаюсь, что люблю. Теперь уже не я, а меня изучают как арт-объект: руки, украшения, мои рисунки. Вдруг я ощущаю, что это моё тело движется в танце буто на пёстром советском ковре.
