Возможно, вы слышали, что одним из самых благоустроенных и приятных для жизни районов столицы многие считают Хамовники. И не зря! Здесь вам и инфраструктура, и транспортная доступность, и экология! Парк Новодевичьего монастыря, усадьба Льва Толстого, Фрунзенская набережная... не названия, а музыка! А ведь каких-то триста лет назад это был шумный промышленный район, загроможденный мануфактурами и фабриками. Преимущественно, ткацкими. С одной из них, фабрикой Жиро, — мы сегодня познакомимся поближе. Впрочем, пускай говорит она сама. Ее голосом сегодня станет станет ведущая радиопрограмм, преподаватель, диктор, чтец аудиокниг Алла Човжик.
Про Хамовники
Ткацкой фабрикой и красильней месье Клода-Мари Жиро я стала только в 1875-м году. Но мое первое здание построили гораздо раньше. А я, знаете ли, на то и промышленный объект, что во всем люблю точность и аккуратность. Поэтому для начала давайте я познакомлю Вас с моим родным районом — Хамовниками.
Примерно 700 лет назад в Москве стали появляться первые ремесленные поселения — слОбоды. В них жили крестьяне, которые не платили подати, не воевали, а занимались производством разных нужных вещей сначала для великокняжеских дворцов, а затем — для царского двора. Слово "слободА" даже происходит от слова свобода.
Так вот, такую слободу в начале 17-го века основали на месте современных Хамовников. Сюда переехали ткачи из небольшой деревушки под Тверью, и стали ткать полотно для скатертей, одежды, постельного белья и других нужд царского двора. Полотно называли хамьЯн, а мастеров ткацкого дела — хамовники. Чтобы получить участок земли в ХамОвной слободе, ткач должен был поставлять ко двору определенное количество ткани. Чем больше работает, тем больше участок. Поселение быстро разрасталось. Если в 1640-м году здесь было всего 38 крестьянских дворов, то через двадцать лет — уже 100.
Постепенно Хамовники вошли в состав Москвы, земли здесь подорожали, и столичные дворяне с удовольствием стали выкупать участки для своих усадеб. Один из них достался дворянскому роду Всеволожских. Алексей Степанович Всеволожский поселился в Хамовниках с семьей и выстроил для себя усадьбу с одноэтажным деревянным особняком в классическом стиле.
Участок Всеволожских
Землю в Хамовниках я купил ко второй своей свадьбе. Да-да, как раз в 1736-м году я женился второй раз на моей любимой Марии Ивановне Овцыной. С ней мы решили зажить в Хамовниках спокойной семейной жизнью, построить для себя родовое гнездо, читать книги, музицировать и любоваться природой.
Усадьбу построили небольшую, удобный одноэтажный дом. Думали, может быть, со временем его расширим, да как-то не пришлось. Нет, знаете ли, ничего более постоянного, чем временное.
Я конечно, и представить себе не мог, что в этой усадьбе потомки мои проживут больше ста лет! А мой деревянный особняк, тот самый, временный, сохранится аж до 21-века, станет старейшим деревянным домом Москвы и одной из немногих во всей России рубленной деревянной постройкой дворцового типа!
Как у меня работала французская типография
Вот этот-то дом в старинном хамовническом переулке, который называли Теплым, чуть позже станет частью меня — фабрики Жиро. Конкретно в деревянном особняке будет жить мой основатель — месье Клод-Мари.
Между прочим, этот особняк чудом уцелел в 1812-м году, во время нашествия Наполеона. Дело все в том, что Николай Сергеевич Всеволожский, мой тогдашний владелец, открыл у меня во флигеле одну из первых в столице типографий. У меня печатали художественные, исторические и медицинские книги. Трудились здесь французы, ведь русских специалистов по книгопечатанию просто не было.
А когда Наполеон вошел в Москву, у меня в усадьбе поселился генерал Компан. Типографию переименовали в "Имперскую типографию великой армии". Видать, планы у завоевателей были, действительно, наполеоновские. Но уже скоро генерал Компан спешно бежит в Париж и кстати прихватит у меня напольные часы Всеволожских. Взамен, правда, оставил свою кобылу. Всеволожские, когда вернулись домой, подивились такой выходке французского генерала, лошадь оставили у себя и прозвали её "Мадам Компан".
Про свечной заводик Ралле
Ну а в 1838-м, через 102 года после моей постройки, Всеволожские решили продать меня французскому предпринимателю Альфонсу РаллЕ. Правда, на русский манер все его называли Альфред Антонович. Тот поначалу открыл у меня маленький свечной заводик, а уже через несколько лет производство его разрослось до 22-х строений в Теплом переулке! Многие хозяйственные постройки дворянской усадьбы РаллЕ изменил и перестроил. В конюшнях Всеволожских открыл мыловаренное производство, во дворе новые здания возводил, но вот главный деревянный особняк приказал не трогать! В нем разместилась его бухгалтерия, так что дом сохранил первозданный вид.
Вскоре к свечному заводику РаллЕ добавились мыловаренная фабрика и парфюмерный цех. Сырье для духов, пудр, помад и мыла РаллЕ вез из Франции, новые рецепты ему разрабатывали европейские парфюмеры. Я эти времена обожала! Эфирные масла, роскошные ароматы, мыльная пена, пламя свечей... в огромных чанах что-то все время варилось, пузырилось, загадочно булькало... не жизнь, а сказка! Альфред Антонович со временем целый торговый дом основал "Товарищество РаллЕ и Ко" — и на мне гордо красовалась его вывеска.
Продукцию нашу продавали в Турции, на Балканах, в Германии и даже в самой законодательнице мод — Франции.
Но в 1875-м году РаллЕ решил меня продать и переехать в Бутырский район. Я была несколько обескуражена, но мою судьбу решили новые владельцы — купили меня партнеры француз Клод-Мари Жиро и русский купец Алексей Михайлович Истомин.
Как я стала фабрикой Жиро
Решили они хамовнические традиции возрождать и открыли в моих помещениях новое производство — ткацкое.
Сам месье Клод-Мари быстро стал легендарным человеком, известным на всю Москву. Свою ткацкую империю начал с двух ручных станков, на которых работал сам вместе с женой.
Для успешной работы в России этот обрусевший француз представлялся всем Клавдием Осиповичем. Сыновей своих специально назвал ВиктОр, АндрЭ и Поль — Виктор, Андрей и Павел, понимаете? Чтоб им удобно было в России жить и работать.
Фабрика Жиро быстро стала крупнейшим столичным ткацким предприятием. Сырье месье закупал за границей, а здесь у меня производил подкладочные шелковые ткани. Все деньги вкладывал в развитие бизнеса — уже через четыре года у меня на фабрике установили 180 первоклассных ткацких станков и абсолютную невидаль — паровую машину!
Для нового производства в 1894-м Жиро строит новое четырехэтажное фабричное кирпичное здание. Светлое, с большими окнами. Я его сразу полюбила и приняла как новую часть себя.
Ткацкий магнат
Я, конечно, не могла не расстраиваться от того, что новенькие кирпичные стены быстро закоптились от угля и дыма... но прогресс я всегда любила! И скоро без шума паровой машины, без ритмичного гула станков, без фабричных гудков и жизни своей представить не могла!
К тому времени я производила по 6 миллионов метров разнообразных шелковых тканей ежегодно! Цифры для конца 19-го века абсолютно немыслимые!
К 1900-му году у Жиро было уже больше полутора тысяч станков! На территории бывшей дворянской усадьбы Всеволожских выросло 60 новых строений! Фирма Жиро получила высшее право — изображать на своей продукции государственный герб! Клод-Мари стал одним из богатейших людей столицы, строил доходные дома, вкладывался в различные предприятия...
Между прочим, и жульничать пытался, не без этого. Сначала его уличили в сливе в Москву-рЕку вредных производственных отходов. Затем поймали на продаже тканей с поддельными этикетками, якобы от фабрики Сапожниковых.
Зачем ему нужны были такие аферы, уж не знаю, но, чтобы избежать судов, Клод-Мари срочно выехал из России, а меня оставил в управление сыновьям — тем самым Виктору, Андрею и Павлу.
Молодые господа деньги считать умели, были людьми деловыми, и при них работала я с раннего утра и до поздней ночи.
Соседство с Львом Толстым
Между прочим, по соседству со мной как раз в то время жил известный писатель Лев Толстой. Он перебрался в столицу из Ясной Поляны, чтобы работать с архивами, ближе общаться с московскими издателями, а еще выучить многочисленное потомство в Университете. Его участок буквально утопал в яблонях и сливах. Много было малины, клубники, роз... И тут же, через несколько метров я — промышленный гигант.
Толстой видел меня буквально в окно своей спальни и даже оставил обо мне воспоминания. Не осмелюсь их пересказывать, лучше дам слово великому автору:
"Я живу среди фабрик. Каждое утро в 5 часов слышен один свисток, другой, третий, десятый, дальше и дальше. Это значит, что началась работа женщин, детей, стариков. В 8 часов другой свисток — это полчаса передышки; в 12 третий — это час на обед, и в 8 четвертый — это шабаш. По странной случайности, кроме ближайшего ко мне пивного завода, все три фабрики, находящиеся около меня, производят только предметы, нужные для балов. Против дома, в котором я живу, — фабрика шелковых изделий, устроенная по последним усовершенствованным приемам механики. Сейчас, сидя у себя, слышу неперестающий грохот машин и знаю, что значит этот грохот, потому что был там. Три тысячи женщин стоят на протяжении 12 часов за станками среди оглушительного шума и производят шелковые материи... В продолжении 20 лет, как я это знаю, десятки тысяч молодых, здоровых женщин-матерей губили и теперь продолжают губить свои жизни и жизни своих детей для того, чтобы изготавливать бархатные и шелковые материи."
Были ли Жиро узурпаторами?
Да-да, братьев Жиро многие уличали тогда в алчности, и не только Лев Толстой. Зарплату рабочим, якобы, платили несколько раз в год, всячески угнетали и эксплуатировали.
Честно говоря, мне об этом судить сложно. Труд на ткацкой фабрике, действительно, был не из легких. Но деньги за свою работу ткачи получали. Могли уволиться и на другую фабрику перейти... Угнетали ли их? Я сейчас как-то не помню. Знаю только, что сыновья месье Жиро все время сами находились здесь же, при фабрике, вникали во все процессы и как могли, управляли делами.
Внучка Клода-Мари, Марго много лет спустя вспоминала, что сам Лев Толстой, который так не лестно отзывался о моих условиях труда, приходил на фабрику в гости в простом крестьянском костюме и угощал семейство Жиро медом из своего имения в "Ясной Поляне".
Та же самая Марго вспоминала, что рабочие мои жили в добротных общежитиях на территории фабрики, куда провели электричество и где исправно топили печи. В столовой рабочих кормили мясом, в фабричном лазарете лечили больных, для маленьких детей устроили ясли, а зимой на территории фабрики заливали каток.
Кто из них прав — Лев Толстой, любивший модные в конце 19-го века разговоры об угнетении рабочих, или внучка владельца фабрики — сегодня сказать сложно.
Разгар революции
Но так или иначе, рабочие мои тоже поддались модным разговорам о свободе, равенстве и братстве. Ходили на демонстрации, участвовали в политических стачках... И в революции 1917-го года мои пролетарии тоже, конечно, были не последними людьми.
Хозяева мои, братья Жиро, к тому времени весьма разбогатели. Старший брат, Виктор, был членом Императорского автомобильного клуба, ходил на охоту и катался на машинах.
Братья покупали предметы искусства, коллекционировали живопись. Именно для их коллекции в 1901-м году архитектор Роман Клейн тут же на фабрике построил роскошную картинную галерею. Братья планировали жить в России, развивать бизнес, растить детей...
Но пройдет всего 16 лет, и после революции все имущество семьи Жиро будет национализировано. Виктора, Андрея и Павла арестуют и посадят в Бутырскую тюрьму. Самое удивительное, что братья даже в таком положении мечтали, чтобы дело их и дальше развивалось. Можете себе представить! Даже после ареста Андрея Жиро ежедневно привозили на фабрику работать. Не могли революционные начальники без него обойтись. И вот так он, арестованный, продолжал мной руководить, и дело свое делал на совесть.
Тяготы семейства Жиро
В это время семьи арестованных Жиро были брошены на произвол судьбы. Я за них, конечно, очень переживала. Жену Андрея Жиро тоже взяли под стражу. Его дочки, 14-летняя Марго (та самая, что потом описывала жизнь рабочих фабрики) и ее младшая 10-летняя сестренка, едва не умерли от голода. Еще вчера богатейшие девочки из высшего общества, теперь сами бегали на рынок и меняли своих фарфоровых кукол и кружевные чулочки на мерзлую картошку... пару месяцев так продержались. Потом их чудом нашел в опустевшем доме друг семьи и на время приютил у себя.
Лишь в 1920-м году братьев Жиро и их семьи после настоятельных требований французского правительства отправили за границу.
Их коллекцию искусства распределили по советским музеям. Что-то, конечно, осело в частных руках. Меня переименовали в фабрику "Красная Роза" в честь революционерки Розы Люксембург. Работу предприятия во многом отстраивали заново, но кое-как отстроили. Стали делать искусственный шелк, разные подклады...
Во время Великой Отечественной многие мои сотрудники ушли на фронт, а те, кто остался, снабжали советскую армию парашютными тканями. После войны фабрика продолжила осваивать разные синтетические волокна. Станки становились все более автоматизированными, я не раз получала советские знаки отличия.
В последние годы на моей территории работало предприятие Роспромшелк. Закрылось оно только в конце 90-х годов двадцатого века.
Как я стала "Красной Розой"
Несколько лет я ветшала, всеми брошенная и забытая. Думала, так и умру, видать время пришло. Но судьба моя сложилась иначе. Именно я, фабрика "Красная Роза" стала одним из первых столичных проектов по превращению промышленного объекта в общественное пространство. Звучит сложно, а на самом деле это значит, что меня возродили и отдали городу.
С 2010-го года в одном из моих корпусов обосновался офис одной известной компании. А во флигеле деревянного особняка Всеволожских открылся ресторан. Так что история моя, хоть и с поправками на современность, продолжается.
Это была история фабрики Жиро — крупнейшего промышленного предприятия 19-го века в столицы. Ее голосом стала станет ведущая радиопрограмм, преподаватель, диктор, чтец аудиокниг Алла Човжик. Еще больше непридуманных историй главных столичных зданий слушайте в подкасте "Голоса Московских зданий" Департамента Культурного наследия города Москвы