Дом Остермана вошел в историю Москвы, прежде всего, как Мясницкая полицейская часть. В трехэтажном особняке располагались служебные помещения, квартиры сотрудников, камеры для заключенных. Все сразу! Среди арестантов встречались занимательные и легендарные личности. В 1908 году здесь отбывал наказание поэт Владимир Маяковский. Его обвиняли в организации подпольной типографии и содействии в побеге женщин из Новинской тюрьмы. Примечательно, что поэту было тогда всего 15 лет! То есть он являлся несовершеннолетним. Ловили бунтаря не в первый раз. "Меня забрали. Дома нашли револьвер и нелегальщину. Сидеть не хотел. Скандалил. Переводили из части в часть — Басманная, Мещанская, Мясницкая..." — вспоминал Маяковский.
Стены дома были свидетелями не только криминальных, но и любовных и семейных драм.
О своей необычной истории вам расскажет сам особняк. Его голосом сегодня станет Народный артист Российской Федерации, художественный руководитель Большого Московского цирка Аскольд Запашный
ЧТО НАПИСАНО ПЕРОМ, НЕ ВЫРУБИШЬ ТОПОРОМ
Снаружи я скромный особняк. Но кто бы знал, какие страсти кипели в моих покоях!
В 1892 году вышел в свет рассказ Антона Павловича Чехова "Попрыгунья". Среди столичной богемы он наделал много шума. Дело в том, что характер главной героини был списан с жены известного московского врача Дмитрия Кувшинникова — Софьи. По сюжету ветреная героиня изменяет своему супругу, тоже врачу, с пылким художником. По ходу повествования муж заражается смертельной болезнью и только в этот момент жена осознает, что ее скучный и верный муж, — светило медицины. За шашнями с художником она "прозевала" на самом деле великого человека.
Вы не поверите, но страстный роман между чеховскими героями разворачивался у меня на глазах! В то время в моих стенах располагалась полицейская часть. Кроме служебных помещений ей принадлежали еще и квартиры. Их занимали сотрудники части.
В четырех жилых комнатах, прямо под каланчой, разместился врач Дмитрий Кувшинников с супругой. Доктор оказывал первую помощь пострадавшим, проводил судмедэкспертизы, отвечал за санитарную обстановку в районе.
ГОЛУБУШКА, КАК ХОРОША!
Софья была озорной, кокетливой, легкой на подъем, но в то же время глубокой и страстной натурой. За глаза ее называли "женщиной-праздником".
Я так и слышу ее веселый щебет. Вот она смахивает пыль в гостиной и что-то мурлычет себе под нос, а вот — вертится перед зеркалом и корчит рожицы своему отражению.
Хозяйка прекрасно музицировала, играла в любительских спектаклях, увлекалась живописью. Под моей крышей она обустроила светский салон, в котором принимала художников, музыкантов, литераторов.
Что интересно, покои супругов значительно отличались. Дмитрий Павлович жил, можно сказать, в спартанских условиях. В его комнате были кровать, небольшой стол и один-единственный стул. Общий зал — столовая, выглядел уже намного живее. Софья оформила помещение в русском стиле. Привычные кресла она заменила деревянными лавками. Стены украсила полотенцами с вышитыми красными петухами.
Самая просторная комната -гостиная — была отведена под салон. Здесь уже во всем чувствовались привычки и вкусы супруги Кувшинникова. Вместо занавесок окна украшали рыбацкие сети, выкрашенные в золотой. На сундуках были разбросаны пестрые восточные подушки -эту композицию Софья назвала турецким диваном. Под стать гостиной были и личные покои хозяйки. Вы не поверите, но в ее апартаментах жил журавль! Самый настоящий! Барышня с гордостью показывала его гостям. Птица признавала только свою владелицу. По ее команде она плясала, взмахивала крыльями и даже притворялась мертвой.
Из-за своей загруженности Дмитрий Павлович был не частым гостем на званых вечерах супруги. Но если находил время, то проводил его с удовольствием.
Вот как описывала эти визиты историк искусства середины двадцатого века, Софья Пророкова.
По ее словам, иногда, когда в гостиной жены собиралось пышное общество, — доктора срочно вызывали на работу — остановить кровь, забинтовать рану или дать медицинское заключение. Когда Кувшинников возвращался домой, он отдыхал душой. После мрачных интерьеров полицейского участка Дмитрий Павлович заходил в светлую уютную гостиную. Слушал звуки виолончели, пение, игру жены на рояле.
Частыми гостями в моих владениях были писатель Антон Чехов и его брат Михаил, актриса Мария Ермолова, композитор Юрий Сахновский, художник Илья Репин.
Я стал свидетелем того, как Михаил Павлович Чехов делал заметки в блокноте, которые характеризовали мою хозяйку. Прекрасно помню его записи: "Это была не особенно красивая, но интересная по своим дарованиям женщина. Она прекрасно одевалась, умея из кусочков сшить себе изящный туалет, и обладала счастливым даром придать красоту и уют даже самому унылому жилищу, похожему на сарай... Софья Петровна была чудесно сложена. С фигурой Афродиты, темноглазая, смуглая... она привлекала общее внимание неповторимой своей оригинальностью."
На одном из вечеров Кувшинникова познакомилась с подающим надежды художником — Исааком Левитаном. И закрутилось! Воля-неволей этот роман стал достоянием общественности. Узнал о сопернике и муж.
В рассказе Чехова все закончилось печально. Но что же произошло в любовном треугольнике на самом деле? Об этом я расскажу чуть позже. А пока поговорим обо мне.
ЦАРСКИЕ ХОРОМЫ
Начну даже не с себя, а с земли, на которой я был возведен. Кому только не приписывали владение этим участком. По одним сведением, он принадлежал князьям Голицыным, по другим — тестю самого государя Михаила Федоровича Романова — Лукьяну Степановичу Стрешневу. После жениться на Евдокии Стрешневой в 1626 году царь пожаловал новому родственнику большую зеленую территорию в центре Москвы.
Этот район считался самым аристократическим в столице. С незапамятных времен здесь селились именитые москвичи. Из парадных окон домов открывался чудесный вид — за Ивановским монастырем золотились купола Кремлевских соборов. А над ними возвышалась колокольня Ивана Великого. Если посмотреть в другую сторону, то можно было увидеть бесконечные сады и совсем внизу голубую ленту Москва-реки.
На участке хозяин построил моих предков — несколько деревянных домов.
Я же появился на свет в середине восемнадцатого века благодаря потомку Лукьяна — Василию Ивановичу Стрешневу. Возвел он меня из камня. Хвастался потом друзьям, что получился большой, добротный дом в два этажа. Я разделил участок на две части. Передо мной расположился парадный двор, а сзади — раскинулся сад. Оформлен я был в стиле строгого классицизма.
В моей внешности не было ничего крикливого и вызывающего — никакого лишнего декора. Выглядел я так — монотонный ряд окон и скромная рустовка в виде четырехугольников на первом этаже. Мне и самому пришлась по душе такая сдержанность. Ведь главное — не что снаружи, а что внутри. Мои хозяева были набожными людьми. Может, именно поэтому меня спроектировали так, что торец получился направлен в сторону Трехсвятительского Храма. Больше того, выходил точно на алтари.
СЧАСТЛИВЫЙ И НЕСЧАСТНЫЙ ОСТЕРМАН
После смерти Василия Ивановича, в конце восемнадцатого века я достался по наследству его племяннику — графу Федору Андреевичу ОстермАну. Новый владелец опять же, был связан с царской семьей — он являлся крестником цесаревны Анны Петровны — дочери Петра Первого.
Что говорить, приятно, когда в твоих покоях проживают "особы, приближенные к императору".
В мои владения Остерман переехал уже в солидном возрасте. Было ему за шестьдесят. Но я только и успевал удивляться сноровке и проворности графа.
Федор Андреевич сразу же занялся моим преобразованием. Он надстроил третий этаж. И соединил меня переходами с соседними флигелями. К слову, эта трехчастная композиция сохранилась до наших дней. Передом мной, в парадном дворе граф устроил два искусственных пруда. В бывшем саду разбил изысканный парк с дорожками и аллеями.
После всех этих переделок за мной закрепилось имя "Дом Остермана". Действительно, Федор Андреевич вложил в меня всю душу. И заслужил того, чтобы его имя увековечили в названии особняка.
Хотелось бы сказать пару слов о самом хозяине. Всю жизнь он посветил службе Отечеству. Начал со скромного звания капитана лейб-гвардии Преображенского полка. Через десять лет получил чин майора, а еще через пять — полковника. Прошел Прусскую войну. Его военные заслуги высоко оценила сама императрица Екатерина Вторая. В отставку мой хозяин вышел генерал-поручиком. В 1773 году он занял пост Главы Московской губернии. Переводя на современный язык — стал губернатором.
Карьеру Остерман построил впечатляющую, а вот в личной жизни ему не так повезло. Не дал Боженька им с супругой детей. Ну, что тут поделать. Всю свою нерастраченную родительскую любовь Остерманы подарили племяннице жены — Катеньке ТолстОй. Девочка подолгу гостила в моих хоромах. А Федора Андреевича даже величала вторым отцом.
ЗДЕСЬ ЖИЛ ТЮТЧЕВ
Повзрослевшая Катюша вышла замуж за друга семьи Николая Ивановича Тютчева. В историю она вошла как мать известного русского поэта Федора Тютчева. Сына Екатерина Львовна назвала в честь любимого дяди — Федора Остермана. Только представьте, если бы не покровительство близкого родственника, то судьба девушки могла бы сложиться по-другому. И мы бы лишились светоча нашей литературы.
В моих чертогах будущий литератор провел свое детство, что конечно же, отразилось в его стихах. Поэт всегда восхищался столицей!
Москва, и град Петров, и Константинов град — Вот царства русского заветные столицы... Но где предел ему? и где его границы — На север, на восток, на юг и на закат? Грядущим временам их судьбы обличат...
После смерти Остермана я полностью перешел во владение четы Тютчевых. Уж не знаю, что пошло не так, но в 1810 году меня выставили на продажу.
Покупателей было много. Еще бы! -место-то козырное.
Хотя я и сам радовал глаз прохожих. Вот, что написал обо мне в том же году один из столичных архитекторов: "Трёхэтажный каменный дом с большим парадным подъездом и балконом стоял в глубине двора. Два белокаменных крыльца "о шести ступенях" по бокам вели прямо на второй этаж. Во дворе три деревянных флигеля, каретный сарай, конюшня с сеновалом и пять деревянных корпусов "разных мер и посредственного виду" с погребами, сараями, амбарами."
НА ФРАНЦУЗСКИЙ МАНЕР
В итоге купил меня француз, любитель литературы, Франсуа Жозеф д’Изарн ВилльфОр. Это, конечно, удивительное совпадение -ведь через два года началась война с французами -на Россию напал Наполеон. Я запомнил один из вечеров того периода. Вокруг грохочут пушки, клубится дым. Из соседних домов вылетают огненные столпы. А мой хозяин, как ни в чем не бывало, сидит за столом и пишет заметки о пребывании его соотечественников в Москве. Вздрогнет от очередного взрыва, невольно сделает кляксу на бумаге, и дальше строчит.
После окончания войны его труды опубликовали и назвали, между прочим, важным историческим документом!
Жаль, что новый владелец не задержался надолго в столице. Продал меня дворянке Сусанне Капустиной и был таков.
Появлялась она в моих покоях не часто. Зачем только покупала?
Хотя я могу ее понять. Во время войны мои соседи -деревянные дома, выгорели дотла. Вместе с ними канули в лету роскошные зеленые сады. От деревьев остались лишь голые черные стволы, которые наводили мрачные мысли и пугали горожан. На месте элитного района образовался пустырь. Сам-то я пострадал совсем немного -меня быстро восстановили. Но мое место положение начало пользоваться дурной славой.
ХИТРОВКА
В 1820 году землю рядом со мной выкупил генерал-майор Николай Захарович ХитровО. Со временем участок стали называть по фамилии владельца -ХитрОвка. Новый владелец начал возводить торговые ряды и гостиницы, но не успел довести дело до конца — умер. Недострой быстро оброс трактирами, ночлежками и другими злачными местами.
Сюда в поисках заработка стекались бродяги, нищие, бывшие каторжники, шулеры и воры со всей матушки Руси.
Так получилось, что я оказался на границе двух миров -криминальной Хитровки и обычной Москвы. Если быть точнее, на углу Трехсвятительского и Хитровского переулков. И... приглянулся стражам порядка.
Капустина с легкой душой продала меня городу. И в моим покоях расположилась Мясницкая полицейская часть.
ПОЛИЦИЮ ВЫЗЫВАЛИ?
Шум, гам, пьяная брань и грозные оклики служителей закона -теперь моя жизнь выглядела, а точнее, звучала именно так. Работы у полицейских хватало — они следили за порядком в районе, вели надзор за увеселительными заведениями, приглядывали, а если надо, привлекали к ответственности беспризорников и проституток. Задерживали воришек, грабителей и, ох, страшно сказать, душегубов. Под моей крышей также трудились и жили повивальные бабки и врачи, которые бесплатно обслуживали неимущее население. На первом этаже расположились камеры для заключенных. Говоря современным языком, я превратился в многопрофильный центр.
Всего в столице действовало семнадцать полицейских частей. При каждом участке располагалась пожарная команда. Да-да. В те времена огнеборцы и полицейские были единой структурой.
К моим владениям пристроили деревянную пожарную каланчу. С ее высоты была видна, практически, вся столица. На балкончике под шпилем постоянно дежурил пожарный. Если он замечал огонь, то первым делом, предупреждал об этом товарищей из других участков. Была разработана специальная оповестительная система. Над каланчой поднимали яркие шары. Если пожар происходил в зоне контроля Тверской полицейской части — вывешивали два шара, Пятницкой — четыре, моей Мясницкой — три. При сильном возгорании поднимали красный флаг. Ночью вместо шаров использовали фонари.
На пожар выезжали обозы, запряженные лошадями. Поэтому кроме всевозможных бытовых построек в моем дворе располагались конюшни и кузница, чтобы сразу же подковывать животных. Кстати, каждой пожарной части принадлежали лошади разных мастей. У нас были самые яркие — рыжие.
В начале двадцатого века живую тягловую силу заменил автомобиль.
Первая пожарная машина появилась именно в Мясницкой части в 1908 году. Это было транспортное средство марки "Даймлер-Лист". В экипаж помещалось восемь человек. Автомобиль развивал скорость до 37 километров в час. К нему прилагалась одна восьми метровая выдвижная лестница и две штурмовые — по четыре метра. Также машина была укомплектована спасательными снарядами КЕнига — предшественниками современного противогаза.
Вот в такой шумной и немного безумной атмосфере в моих покоях и проживал доктор Кувшинников с женой Софьей.
ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
Дмитрий Павлович был старше жены. Любовную связь супруги с Левитаном он переживал молча. Я бы сказал так — страдал про себя. Претензий Софье не предъявлял, из жилища не выставлял. Это был широкой души человек. И тоже не чуждый искусству. Например, он поддерживал приятельские отношения с художником Василием Перовым. Живописец увековечил образ врача в своей картине "Охотники на привале". На полотне изображены три персонажа -один их них -рассказчик, был написан именно с Кувшинникова.
Надо сказать, что Дмитрий Павлович и сам серьезно увлекался охотой. Я так думаю, что поездки на природу скрашивали его унылую личную жизнь. Брак с Софьей не принес долгожданной теплоты и семейного уюта.
После публикации рассказа Чехова "Попрыгунья" по всей светской Москве пошли не самые приятные толки. Отомстит ли разгневанный муж коварной изменщице? — шептались в кулуарах. От Кувшинникова ждали решительных действий. Но... ничего не произошло. Дмитрий Павлович по-прежнему увлеченно ходил на работу. Держал прямо спину, и старался не замечать пристальных взглядов со стороны.
Свидетели романа разделились на два лагеря. Одни сочувствовали мужу, другие проклинали "неугомонного писаку".
Антона Павловича обвинили в том, что он раскрыл чужую тайну из зависти к многочисленный амурным похождениям Левитана. Кто-то даже предположил, что Чехов и сам испытывал нежные чувства к Кувшинниковой. Но получив отказ, решил опозорить ее перед обществом.
Между тем оскорбленный Левитан попытался вызвать Чехова на дуэль. Кто знает, чем бы закончилась эта история, если бы мужчин не примирила общая знакомая, которая часто посещала вечера искусства в моих хоромах. Однако с тех пор все трое — Кувшинников, Левитан и Чехов прекратили всякое общение между собою.
РОМАНТИЧЕСКИЙ ПЛЁС
Софья, не смотря на упреки со стороны знакомых, продолжила встречаться с художником. Несомненно, она повлияла на творчество Левитана. "В твоих пейзажах появилась улыбка" -говорили живописцу знакомые. Кувшинникова сопровождала художника в его путешествиях на теплоходе по Волге. Вместе они открыли для себя тихий и уютный городок Плёс, в котором провели четыре летних сезона. Считается, что в это время Левитан написал свои лучшие картины. Среди них — "Тихая обитель", "Вечер. Золотой Плес", "Свежий ветер. Волга".
Под руководством мастера Софья и сама начала писала пейзажи. Причем, очень неплохие для непрофессиональной художницы. Три ее картины хранятся в Третьяковской галерее, и еще одиннадцать в Плёсском музее-заповеднике.
Вот, как сама Кувшинникова вспоминала время, проведенное со своим возлюбленным: "Восемь лет мне довелось быть ученицей, товарищем по охоте и другом Левитана. Восемь лет, посвящённых практическому изучению природы под руководством Левитана, — это выше всякой школы."
Но в реальной жизни этот роман закончился совсем не так, как в книге. Летом 1894 года пара гостила в имении своих друзей под Тверью. В это же время в соседнее поместье приехала Петербуржская светская дама Анна Николаевна Турчанинова. Столичная кокетка быстро завоевала внимание Левитана. Однажды Кувшинникова застала их целующимися на склоне реки.
Темпераментная Софья закатила скандал, хлопнула дверью и вернулась в Москву. Дмитрий Павлович принял супругу. Но прожили они вместе недолго.
Рассказ Чехова в чем-то оказался пророческим. Кувшинников умер очень скоро, в 1901 году. Правда, не от внезапной болезни, а, как говорят, от старости. Было ему 72 года.
Софью выставили из казенной квартиры под моей крышей. Ей назначили скромную пенсию по потере кормильца.
И тут опять выстреливает Чехов! Напомню, в его рассказе обманутый муж умирает от дифтерита, которым заразился от пациента. Герой сгорает, буквально, за несколько дней.
Так вот, в 1907 году Софья приезжает к гости к очередным знакомым. Неизвестно как, заболевает дизентерией и скоропостижно умирает!
Я аж вздрагиваю, когда вспоминаю эту драму — сюжет похлеще Ромео и Джульетты... Мне кажется, его следовало бы взять на заметку нашим киношникам.
Вот рассказываю я о других и все время отвлекаюсь от своей собственной истории. А ведь она тоже полна интересных событий.
УБИЙСТВЕННАЯ СТРАСТЬ
Отдельно хотел бы рассказать о заключенных, которые коротали время в камерах под моей крышей. Кто здесь только не побывал! И воришки, и пьянчужки, и известные люди, в том числе, — писатели и поэты. У меня даже сложилось впечатление, что я продолжаю выполнять роль литературного салона, а не тюрьмы.
Одним из моих первых знаменитых заключенных стал дворянин, драматург, Александр Сухово-Кабылин. Он попал ко мне в 1854 году. Александра Васильевича подозревали в убийстве любовницы — француженки Луизы Симон-Деманш.
Дело было очень уж запутанным и странным. Однажды вечером Луиза не пришла ночевать в особняк на Тверской улице, который снимал для нее Сухово — Кабылин. А на следующий день ее тело с перерезанным горлом нашли возле Ваганьковского кладбища. Подозрение пало на Александра Васильевича по нескольким причинам. Во-первых, накануне он выразил сильное беспокойство из-за отсутствия Луизы. Хотя раньше, по словам слуг, никогда не переживал по подобным поводам.
Во-вторых, в полицейском участке мужчина сильно нервничал, и постоянно твердил, что его возлюбленной уже нет в живых.
Под моей крышей писатель провел шесть месяцев. Здесь он создал свою знаменитую пьесу "Свадьба Кречинского". Кстати, ее сюжет тоже связан с криминалом. Жених обманом выманивает у невесты булавку с брильянтами и закладывает украшение ростовщику.
Может, и смерть Луизы была как-то связана с драгоценностями? Кто знает... Следствие длилось больше семи лет. В итоге Александра Васильевича все-таки оправдали. А вот виновных в смерти француженки так и не нашли.
УДАР КНУТОМ
Еще мне запомнился молодой писатель Илья Эренбург. Попал он в мои владения совсем мальчишкой — было ему семнадцать лет. Парнишку обвинили в связях с революционерами. И вот, посадили под замок. Эренбург оставил воспоминания о своем тюремном быте. Особо резко прошелся по надзирателям. Были они в основном людьми малограмотными. Что с одной стороны раздражало, а с другой — веселило заключенных. Однажды знакомые решили передать Илье несколько книг. Охранник глянул на обложку и обложил неприятными словами визитеров — мол, зачем такое привезли?! Что это за революционная литература?
Надзиратель высказал свое возмущение лично Эренбургу: "Черт знает что! Книгу для вас принесли про кнут. Не полагается! Не получите!" Как выяснилось потом, Илье хотели передать роман норвежского писателя, между прочим, лауреата Нобелевской премии по литературе, Кнута ГАмсуна.
Под моей крышей вершились судьбы! Происходили удивительные события.
Например юный арестант Владимир Маяковский неожиданно увлекся живописью. Воспоминания о встрече с поэтом оставил другой мой заключенный, будущий партийный деятель, экономист, публицист Владимир Вегер:
"Он (Маяковский) со своей акварелью, с бумагой переводился иногда на несколько часов ко мне в камеру.
От этого времени сохранился у меня портрет. Он сажал меня на подоконник, под ноги мне шла табуретка. Писал он меня преимущественно синей акварелью. В общем, виден был бюст и дальше ноги на табуретке."
РАВНЕНИЕ НА БУДУЩЕЕ
После 1917 года под моей крышей разместилось сороковое отделение милиции и исправительный дом. На прежнем месте осталась пожарная часть. Жаль только, что в 1925 году снесли каланчу...
После войны моя территория перешла в ведение военно-инженерной академии имени Куйбышева. Меня немного пересобрали внутри. Небольшие комнаты расширили под аудитории для курсантов. Подвал преобразовали под подземный гараж.
Надо сказать, что ко мне всегда относились очень бережно. Не крушили, не ломали, не переделывали наспех фасад. Не возводили новые дома впритык к моим стенам.
В целом я сохранил свой облик городской усадьбы восемнадцатого века. Разве что исчезли пруды и стал чуть меньше сад.
Сейчас в моих палатах располагается Высшая Школа экономики. Мне нравится наблюдать за студентами. Это пылкий, веселый народ. С ними я чувствую себя моложе. Надеюсь, что в будущем они смогут принести такую же пользу государству, как и я.
Это был Народный артист Российской Федерации, художественный руководитель Большого Московского цирка Аскольд Запашый — ожививший голос знаменитого Дома Остермана. Еще больше непридуманных историй из уст оживших зданий российской столицы слушайте в подкасте газеты METRO "Голоса московских домов"