Под вечер в ГУМе посетителей меньше, чем манекенов в витринах, и только в галерее Red Line на третьем этаже ещё теплится жизнь. Здесь художник Сергей Пахомов, более известный как Пахом, показывает десять своих новых живописных работ. На гигантских полотнах красуются выложенные из цветочных лепестков Будда, Сатурн, Венера, какой-то Гриша и сам художник, похожие то на баночки с икрой, то на лоскутные коврики, которые бабушки вяжут в деревнях. Особенно удалось "Болото любви" – зелёная недобро клокочущая масса, к которой со всех сторон устремляются толпы, видимо, сперматозоидов.
– Все картины построены по одному принципу: в центре каждой сияние из лепестков, которое вырывается за пределы полотна и символизирует жизненную силу художника, – начал восторженно пояснять куратор выставки Михаил Сидлин, но тут Пахому, видимо, надоело слушать эти высокопарные речи, и он воскликнул: "Пупок на голове! Главная чакра! Она сопряжена со всей энергией природы!" Каждый раз, когда куратор хотел что-то растолковать, художник энергично перехватывал у него инициативу. И правильно: ни один куратор не в состоянии пририсовать к творениям художника столько смыслов, сколько он может сам!
От рассуждений о космической энергии и ангелах, "которые пишут нам письма", мысль куратора и художника перешла на гномов, Кришну, клоунов и даже Распутина, в образах которых Пахом предстал на цифровых фотографиях художницы с таинственным именем Marinesca. "Она тоже является получеловеческой сущностью", – серьёзно пояснил художник, кивнув на маленькую синеволосую художницу.
Гости вернисажа с бокалами шампанского в одной руке и ягодным сорбетом в другой брели по залу за Пахомом и куратором, всё больше проникаясь философскими аспектами чуда – именно так называется то, с чем работают художники вообще и Пахом в частности. Когда картина уверенно называется "Вижу", сопротивляться знанию о чуде всё сложнее.
– Мы живём одновременно во многих реальностях – Греция, Древний Египет, Карфаген – всё это с нами, – заявил художник, а куратор пояснил: "Это пространство метамодернизма, в котором всё сосуществует одновременно и без всякой конкуренции, культурные пласты наплывают друг на друга и пересекаются, образуя новые поля значений..."
Более точно объяснить работу с названием "Фаюмские персики и денежное облако капитана Фракасса" невозможно!
Дав пояснения, Пахом удалился за серую шторку в центре зала, чтобы войти в перформативное состояние. Гости сгрудились вокруг подиума с наполненной водой ванной, слева от которой возвышалась позолоченная арфа. На ней перебирала струны 12-летняя арфистка Ева Чижевская, но звуки арфы тонули в гомоне упившихся шампанским гостей, всё больше напиравших на подиум. Гости обнимались и делились насущным. "В нашей прекрасной стране нет закона о культуре, поэтому мы не знаем, что у нас является произведением искусства", – просвещал спутницу мужчина в тёмно-синем костюме.
Когда у гостей вернисажа уже начало лопаться терпение, наконец явился Пахом в белой рубахе до пят и залез в ванну. Своего отношения к происходящему он не скрывал: нос у него был выкрашен красной краской, а на голове красовалась синяя мохнатая шапка. Вокруг Пахома кружили нимфы в белых туниках, осыпая его лепестками роз. Пахом то пытался подпевать арфе, то разговаривал с голосами в собственной голове. Это было не что иное, как дионисийское торжество: бог Дионис в окружении муз и нимф праздновал расцвет новой жизни. За Дионисом в окнах сияли кремлёвские звёзды. Это было действительно концептуально.
Бормотание Пахома всё не заканчивалось, и гости уже не скрывали своей усталости от ожидания, чем же дело кончится. Вскоре вокруг Пахома остались только самые стойкие любители искусства: остальные переключились на шампанское и друг друга. По залу брели нимфы, одаривая всех белыми ирисами.
– Почему выставку сделали в торговом центре? – я тоже устала ждать финала дионисийского торжества и обратилась к куратору Михаилу Сидлину.
– Да потому что таких художников не будут в галерее выставлять, поэтому ищут такого червяка с улицы, которому не западло в торговом центре показать вот это не пойми чего! – пояснил мне присоединившийся к нашему диалогу решительный мужчина с бритой головой.
– Это говорит художник Саша Шабуров, который выставлялся в Екатеринбурге в торговом центре, – пояснил Сидлин.
– Это было в музее! – возмутился Шабуров. – Туда просто товары привезли.
– Художник и торговый центр – это благоприятный союз, – решила я примирить враждующие стороны. – Художник, который продаётся, – это счастливый художник!
– Вы выросли в торгашеской идеологии! – воскликнул Шабуров. – Художник не деньгами занимается, он о вечном думает! Выставляйся хоть на помойке, если ты не делаешь это с целью надуть людей.
– То есть художник в данном случае облагородил торговый центр? – спрашиваю.
– Наоборот: это торговый центр и куратор облагородили такого художника! – сказал последнее слово Шабуров и удалился.
Гости вернисажа с букетами белых ирисов задумчиво брели по празднично украшенной Никольской улице. Что-то дионисийское в этом, конечно, было. Надеюсь, Пахом не простудился в ванне.